Новая Инквизиция I - Михаил Злобин

— Хорошо, обязательно передам!

На том мы с соседом и распрощались, а я зашел в лифт. О! А вот кабинку-то обновили! Ну хоть что-то за эти годы сделали.

Нажав нужную кнопку, я принялся ждать, когда чудо инженерной мысли поднимет меня до восьмого этажа. И вскоре я уже стоял возле двери квартиры, в которой прожил свои детство и юность. Смело надавив на звонок, предвкушая, как обрадуется мама, когда увидит меня на пороге, я поудобней перехватил коробку с тортиком. Но что-то она не спешит открывать. Неужели уехала куда, и я зря в Подольск тащился? Блин, а ведь может быть! Сделал сюрприз, называется…

Когда я уже собирался достать телефон, чтоб позвонить матушке, из-за запертой двери вдруг раздался шорох.

— Кто там? — прозвучал знакомый женственный голос.

— Мам, это я, открывай! — глуповатая, но искренняя улыбка наползла на мое лицо и намертво там прилипла, отказываясь стираться. Радость от встречи напрочь вытеснила все остальные чувства, и я уже предвкушал, как счастливо рассмеется мама и повиснет на моей шее. Как крепко обнимет и обсыплет беспорядочными поцелуями своего блудного сына, который, подлец, не заглядывал с самого начала службы в ГУБИ! Вот сейчас… буквально через пару секунд!

Щелкнул замок, дверь слегка приоткрылась. Я шагнул вперед, собираясь вручить своей любимой хозяюшке торт, а потом на руках отнести ее на кухню, но…

Уголки моих губ медленно поползли вниз, когда я увидел лицо матушки. А она в это время старательно отводила глаза и опускала голову, не решаясь смотреть на меня прямо.

— Этот старый гондон снова тебя достает?! — прорычал я, прикипев взглядом к огромному желтушному синяку под скулой матери.

От меня пахнуло такой злобой и яростью, что мама вздрогнула и будто бы захотела отстраниться, отойдя вглубь прихожей. Но сдержалась. Вместо этого она попыталась как можно беззаботней улыбнуться и поспешила меня успокоить:

— Нет-нет, Юрася, все нормально, не переживай! Перепил просто разок, да заявился тут ко мне на прошлой неделе… Но ты не думай, он как протрезвел, очень извинялся! Клялся, что пить бросит. Ну да ты ж знаешь его, все обещания до первой шабашки. А там, как деньги в руки получит, то будто подменяют человека…

«… а то с прошлой недели не виделись… » — эхом прозвучали в голове слова недавно встреченного соседа. Как же этот козлина вмазал ей, что даже спустя столько дней синяк все еще красуется на половину лица?!

— Давай, Юрасик, не стой на пороге, пошли чайку попьем! Ой, слушай, ну красавец! Возмужал, прям загляденье! Признавайся, сколько уже сердец бедным столичным девчонкам разбил? О, а я ведь альбом школьный твой недавно листала! Ой, ну какой же ты там миленький! Худенький, как тростиночка, ушки, как лапушки! Хочешь, вместе потом посмотрим?

Слушая вполуха оптимистичное щебетание мамы, я сомнамбулой протопал за ней на кухню. Мысли беспорядочно метались в голове, то и дело пугливо отскакивая от всплывающих там воспоминаний. Я-то, наивный, надеялся, что самый страшный кошмар уже позади. Что после развода отец больше не будет тиранить ни меня, ни мать. А этот алкаш позорный, оказывается, снова за старое взялся. Стоп… почему за старое? А вдруг, он никогда и не прекращал, просто мама мне ничего не говорила?! Я ведь за всю учебку в Подольске даже и не бывал…

Я снова начал приходить в бешенство и заводиться. Кулаки сжались, а челюсть свело натуральной судорогой. Появилось навязчивое желание что-нибудь сломать. А лучше кого-нибудь…

— Ты в полицию заявила? — постарался я заставить звучать свой голос ровно. Но он все равно подрагивал, выдавая рвущуюся наружу ненависть.

— Юрась, ну какой смысл? — грустно вздохнула матушка. — Ну подостает его участковый, ну оштрафует, а дальше что? Он же ко мне потом и придет деньги клянчить на штраф свой.

— Ты хотя бы побои сняла?

— Да ничего я не делала! Будто у меня занятий больше нет…

— Но больничный все-таки взяла на работе? — полуутвердительно осведомился я.

— Ну конечно! Куда я, такая красивая пойду? И вот что, Юрась, давай не будем эту тему поднимать, хорошо? Все нормально, житейские пустяки. Раз в год, как говорится, и палка стреляет, так что не стоит внимания заострять.

— Нет, мама! Ничего не нормально! — рявкнул я, нервно вскакивая из-за стола. — Этот пьяный мудак не только тебя, но и меня избивал все детство, выискивая любой повод! Криво на него посмотрел, сквозь зубы поздоровался, без уважения обратился… Да мне его бухая рожа до сих пор снится! Тупорылый и пустой стеклянный взгляд, заплетающийся язык, слюнявые губы и бесконечные поучения. Не так сидишь! Не так молчишь! Не так дышишь! Че лыбишься? Надо мной смеешься?! Хрясь по башке! Помнишь, как я в шкафу сидел, пока он тебя гонял по всему дому? А как мы босыми бежали у соседей прятаться, когда этот придурок по квартире с ножом скакал и чертей ловил? Или как он меня, шкета восьмилетнего, выгонял за водярой без денег и не пускал домой, пока где-нибудь не раздобуду? Это, по-твоему, тоже нормально?!!

Маме нечего было ответить на мою пылкую и эмоциональную речь. Она просто молча спрятала лицо в ладонях, периодически едва слышно всхлипывая. И мне вдруг стало стыдно за свою вспышку. Ну вот зачем я старые раны ей разбередил? Она ведь в прошлом не меньше моего страдала. Да сейчас продолжает, насколько я вижу…

— Прости, Юрась, — сказала она тихо. — Это я дура, раз замуж за такого пошла. Только идиотка, будет утром верить его обещаниям, а вечером уже вытаскивать пьяного из канавы. Молодая была, наивная. Надеялась, что все наладится, и мы заживем дружной и любящей семьей. Мечтала, как вы с ним на рыбалку будете ходить, или что-нибудь мастерить. Не понимала я, что ты страдаешь вместе со мной. Думала, что героиня, крест свой несу… Прости меня, бестолковую…

— Это ты прости меня, мам…

Присев рядом, я крепко обнял самую главную женщину в своей жизни и прижал к себе. Надо же, какая она, оказывается, у меня маленькая… и беззащитная. Но ничего, с сегодняшнего дня все будет по-другому. Клянусь своим даром.

* * *

Черная удушающая злоба давила на сознание, будто невидимые тиски. Она сковывала меня, вплетаясь в каждое движение и действие, заставляла думать лишь о ней одной. Приходилось перебирать по очереди все приемы самоконтроля, известные мне еще с учебки, чтобы обуздать внутри себя некроэфир, который брыкался и рвался на волю как норовистый жеребец. Не помогала даже адски-мятная жвачка, потому что ледяные волны ментолового холода попросту испарялись под натиском дикого жара одолевающей меня ненависти.

Перед уходом от матушки мне пришлось заверить ее, что я не кинусь сломя голову чистить отцу будку. И я был твердо намерен это обещание сдержать, пока не позвонил школьному приятелю, который работал завхозом в нашей поликлинике. Он по старой дружбе подсмотрел на компьютере у терапевта в медицинских базах, что за последние два года у мамы было открыто больше пятнадцати больничных. И каждый из них с кодом «Травма». Как минимум пятнадцать, сука, раз, этот трусливый алкоголик избивал слабую женщину, пока я был занят войной с нежитью на невидимых фронтах. И вот после таких новостей моя убежденность в том, что я не трону старого бабуина как-то очень сильно пошатнулась.