Пряник с черной икрой - Дарья Донцова

Ольга резким движением указала мне на дверь:

– Убирайтесь!

– Нет, – возразила я. – Кто просит о помощи?

– Пошла вон, не твое дело! – взвизгнула Ольга.

Послышались грохот, звон, вопль…

Девушка, забыв обо мне, бросилась по коридору в глубь квартиры, я кинулась за ней. Вбежала в просторную спальню и замерла.

В инвалидном кресле сидела привязанная ремнями старуха. На полу лежали опрокинутый столик, разбитая чашка, чайник, оставшийся целым, по ковру рассыпалось печенье.

– Мамочка, успокойся, – нежно попросила Оля.

– Ты кто? – жалобно спросила больная.

– Зайчик веселый, – ответила дочь.

– Чужая пришла! – закричала Маргарита Леонидовна.

– Нет, нет, я твоя доченька, – заверила Ольга.

– Ты жива? – обрадовалась Венькина-старшая.

Девушка обняла мать и начала гладить ее по голове.

– Конечно. Все в полном порядке.

– Где остальные дети? – занервничала вдова. – Забыла, как их зовут…

– Леня, – подсказала дочь. – Он в школе, вернется вечером.

– Алиса! – воскликнула мать. – Доченька!

– Она в садике, – не моргнув глазом, солгала Оля и подняла столик. – Сейчас тебе чаю принесу.

– Не хочу оставаться одна, – закапризничала сумасшедшая.

– С тобой Евлампия посидит, – улыбнулась дочь, – я быстренько.

– Не хочу с ней! Куда Алисонька подевалась? – рассердилась Маргарита.

– Евлампия хорошая, добрая, она моя подруга, мы в одном классе учимся, – продолжала врать дочь.

– Ладно, – неожиданно мирно согласилась Маргарита Леонидовна.

Ольга вопросительно посмотрела на меня, я кивнула, и она ушла.

Больная прищурилась, зашептала:

– Ольга меня сумасшедшей считает, из дома не выпускает. Я не такая. Все помню. Где Алиса?

– В садике, – повторила я слова Ольги.

Глаза больной почернели.

– Врешь! Алису, мою доченьку, убил Юрий. Насмерть. Потом Петя всех застрелил!

Я вынула телефон и быстро запечатлела больную.

Из коридора послышался мягкий звон. Маргарита Леонидовна задрожала. В этот момент в комнату вошла Ольга с подносом и пояснила:

– Ложку уронила, маленькая такая, а звук на весь дом. Мамочка, выпей.

– С вареньем? – спросила та.

– С твоим любимым сиропчиком, – ответила дочь. – Открой ротик… Ам! Глотай.

Маргарита Леонидовна покорилась, запила лекарство чаем, закрыла глаза и откинулась назад. Оля нажала на пульт, спинка кресла опустилась, а нижняя его часть, наоборот, поднялась, получилась лежанка. Дочь подсунула матери под голову подушку, прикрыла больную пледом и поманила меня рукой. Мы на цыпочках вышли в коридор.

– Хотите чаю? – уже иным тоном осведомилась Венькина-младшая.

– Не откажусь, – ответила я.

– Простите, иногда я бываю агрессивна, – извинилась Ольга, ставя передо мной чашку. – Понимаете, очень не хочется говорить посторонним, в каком состоянии находится мама. Это не шизофрения, не слабоумие. Подчас она демонстрирует острый ум и редкую сообразительность. Некоторое время назад я затеяла в ее спальне генеральную уборку. Подняла подушку – хотела ее с двух сторон пропылесосить – и обнаружила склад медикаментов. Оказывается, мама обманула сиделку. Та исправно давала ей пилюли, но не проверяла, глотает ли она их, а мама прятала лекарства под языком, отсылала медсестру за чем-нибудь и выплевывала. На мой вопрос, зачем она это делала, ведь доктор велел непременно лекарства принимать, последовал взрыв негодования: «У меня от них волосы поседели и морщины появились. Не хочу жить старухой». Вот и думай, лишена она разума или нет. Нас с Леней то помнит, то начисто забывает. Алиса для нее до сих пор жива, время остановилось: Лисонька ходит в садик, мы с братом в школу. Меня мама называет по-разному. Иногда я «Олечка, доченька», порой доктор Зинаида Павловна или вдруг Люся, так звали нашу бывшую домработницу. Сегодня еще такой день, вот она и разволновалась.

Я вновь проявила любопытство:

– Какой день?

– Годовщина смерти Алисы, – уточнила Ольга. – Сомневаюсь, что мама способна различать числа, но она как-то чувствует, что пришла печальная дата, и впадает в особенно нервное состояние, поэтому я сейчас ей сильное снотворное дала, пусть лучше поспит.

– Тяжело вам с ней, – посочувствовала я ей, – обычно таким больным сиделку нанимают.

– Их так трудно найти, – пожаловалась Ольга. – У нас постоянное невезение. Те, кто не в теме, считают, что нанять помощницу очень просто. Раз мы платим хорошие деньги, прибежит армия желающих занять это место. Но многие только глянут на маму и вон бегут со словами «С ненормальной сидеть не хочу». Да и те, кто все же оставался, вскоре уходили. Я им плату повысить предлагала, но нет, отказывались. Вера уволилась, теперь и Анжелика. Очень приятная женщина, дольше всех продержалась. Когда я ее с будущей подопечной познакомила, она сказала: «Такие больные мой профиль. Знаю разные методики, умею их расслабить». И действительно, она с мамой много занималась – пение, рисование, чтение, прогулки. Ни минуты свободной у мамы не было. Я так радовалась, думала: вот повезло. И – бумс! Вчера Анжелика позвонила и сказала, что увольняется. Я ее упрашивать принялась, но она была тверда в своем решении: нет, и точка. Мне пришло в голову, что я чем-то ее обидела, поэтому спросила прямо: «Лика, дорогая, если я вас как-нибудь случайно оскорбила, извините, пожалуйста». А она воскликнула: «Все, отстаньте!» – и швырнула трубку. Теперь опять надо кого-то искать. У вас нет на примете хорошей сиделки?

– Могу спросить у приятелей, – задумалась я. – А давно Маргарита Леонидовна в таком состоянии?

– Да нет, – вздохнула Оля. – Началось это внезапно. Мама отправилась делать маникюр, обещала вернуться в восемь. Когда в девять ее дома не оказалось, папа разволновался, позвонил в салон, там сказали: «Маргарита Леонидовна давно ушла». Отец кинулся ее искать и обнаружил маму в нашем дворе. Она на скамеечке сидела, немного растерянная, сказала: «Петя, представляешь, я заблудилась». А салон, который она посещала, через три дома от нашего находится, надо просто по прямой идти. Вот так болезнь стартовала. Вроде некоторое время мамуля нормальной казалась, просто вдруг раз – и забудет, как меня зовут. Потом смеется: «Олечка, не обижайся, память барахлит». Затем ей как-то резко поплохело. Помню, как из того же салона управляющая, очень милая дама, вместе с ней пришла и попросила: «Пожалуйста, больше не отпускайте маму к нам одну. Она сегодня выпила воду из мисочки, в которой надо руки замачивать. Мы госпожу Венькину любим, готовы ее на дому обслуживать». И с того дня маме становилось все хуже и хуже. Совсем плохо стало вскоре после отъезда Люси. Это была домработница, которая нам очень быстро почти родной стала, хотя работала всего месяца три. Ее звали Людмила Павловна Ершова. Прекрасная прислуга, просто идеальная. Мама на нее нарадоваться не могла. Москвичка, не пьет, не курит, семьи у нее нет, занята только работой. На вид хрупкая, но с завидной физической силой. Не красавица, что при наличии в доме двух мужчин предпочтительнее мисс Мира. Невероятная чистюля. Готовила – язык проглотишь. Молчаливая. Обожала нашу кошку. Она заменила прежнюю прислугу, которая внезапно ушла. Представляете, Люся ни разу не опоздала утром. И очень помогла, когда мама заболела, ухаживала за ней, пока я искала сиделку. Потом у Людмилы тяжело заболел отец, она взяла отпуск и более у нас не появлялась. Если у вас более нет вопросов, то извините, у меня дела.