Бог сумерек - Всеволод Глуховцев

Ну, то все дела интересные, но прошлые. А сейчас перед Огарковым встала задача новая, и он с энтузиазмом взялся за нее.

Прежде всего они уговорились со Смоляниновым, что испытуемые не будут знать о цели эксперимента. Просто, дескать, психологическое тестирование, сейчас это модно... Льву Евгеньевичу выделили комнату и пообещали обеспечить явку сотрудников, в течение нескольких дней прогнать весь персонал; Огарков полагал, что массовость эксперимента отрицательно влияет на достоверность результатов, поэтому проверка должна быть индивидуальной: это, конечно, дольше, зато надежнее... Да, и еще: уговорились для начала проверить рядовой, младший и средний командный состав. Руководство давайте пока оставим в стороне – сказал Смолянинов и вежливо улыбнулся.

В стороне так в стороне. На следующее утро Огарков, взяв в институте неделю за свой счет, сидел в выделенном ему кабинете, и к нему тек негустой поток бойцов, старших групп и бригадиров. Труд оказался потяжелее, нежели предполагал психолог-новатор. Он засиделся до позднего вечера, одурел от работы – и оказалось, что за двенадцать почти часов он пропустил пятьдесят человек.

Это был неплохой показатель. Он...

Но тут он прервался.

– Слушайте, ребята, – глянул озабоченно на часы. – Этак я с вами заболтаюсь, сейчас меня потеряют... Давайте-ка вечером? Я к вам нагряну.

– Давайте, – решительно сказал Палыч. Игорь прихватил его за рукав:

– Извините!.. Палыч, на два слова! Шепнуть кое-что надо.

Оттащил Коренькова шагов на двадцать и действительно зашептал, горячо и сердито:

– Палыч, ты что мелешь! А если продаст?! Ты знаешь его? Кто он такой?!

Но Палыч успокоительно и уверенно повел рукой.

– Игорь, доверься мне. Я чувствую. Здесь все чисто.

Игорь запнулся. Его это не убедило, но он помнил, какие чудеса отпускала Палычу судьба. Он поколебался, но потом кивнул и сказал:

– Ладно. – И они вернулись к машине.

Огарков озорно подмигнул им:

– – Подстраховываетесь?..

– Да пустяки, – мгновенно отозвался Палыч.

– Ну почему же, все верно...

– Что это? – вдруг спросил Федор Матвеевич. Он прислушивался...

Из-за сквера донеслось нарастающее завывание сирен, все четверо, как по команде, повернулись, глядя в просвет аллеи, и увидели, как промчалась, тревожно вспыхивая мигалками, “скорая помощь” и тут же следом пронеслась машина с опознавательными знаками мчс.

– А, – вспомнил Федор Матвеевич, – это тот самый случай на мосту...

Лицо Льва Евгеньевича выразило недоумение, и Палыч коротко и ясно все ему разъяснил.

– Вот оно что... – протянул Огарков и покачал головой. – Думаете, слетел автомобиль с моста?

И почему-то Федор Матвеевич и Игорь посмотрели на Палыча, словно именно он должен был ответить. А тот вместо ответа протянул:

– Странно, да... странно. – Задумался, нахмурился...

– Что ты, Палыч?

– Да нет, ничего. – Кореньков невнимательно улыбнулся и сказал: – Ладно. О чем мы?.. А, да. Ну, в общем, вечером мы ждем вас, Лев Евгеньевич? Найдете нас?

– Если объясните...

– Объясним, объясним. Федор Матвеевич, растолкуйте товарищу...

...черт, черт, черт!.. Ну неужели это все?! Неужто это все, что было, это все напрасно, в пустоту, все вдребезги!.. Не может быть, не может быть! Сломаю! Одолею! Всех гадов расшибу!.. Никого не оставлю! Всех! Разнесу! В клочья!!!

Рваный черный туман клубился, вспыхивал золотыми грозовыми искрами – так вскипали ярость и бешенство. Но то было кипение пустое, судорожное – себя не обманешь. За грозовой чернотой – страх, а чернота рассеется. Тогда – со страхом один на один, глаза в глаза. У страха есть свои глаза.

...Когда ехали обратно, Игорь хмуро молчал. А Палыч хоть и молчал тоже, был заметно оживлен. Он заметил, конечно, что его сотоварищ мучим некой думой, но у него были свои думы, он вспоминал, сравнивал и наконец уверился в собственной правоте.

– Слушай-ка, Игорь, – сказал он, когда они приехали и шли к дому Федора Матвеевича, – а ведь та штука на мосту... Ну, словом, то происшествие. Оно как-то с нами связано.

– Как именно?

Палыч, прищурясь, посмотрел поверх лесных вершин, освещенных уже послеполуденным солнцем.

– Как именно, не скажу, – сознался он. – Но... Вот придет наш новый союзник, глядишь, и разъяснится.

– А он-то с какой стати?

– Я думаю, что и с ним связано. – Это Палыч сказал твердо.

Игорь хмыкнул, однако сказал спокойно:

– Ну, посмотрим. Послушаем...

Послушаем и посмотрим. Лев Евгеньевич явился действительно около половины седьмого вечера, прикатил на подержанной бежевой “пятерке”, и вид у него был озабоченный.

– Привет, ребята, – наспех поздоровался он. – Слушайте, ну надо же: вспомни заразу – появится сразу!..

И разъяснил свои слова.

Только он расстался с нашими героями и поднялся к себе на третий этаж института, как в коридоре столкнулся... с кем бы вы думали? – с вице-командором “Гекаты”! С этим, как его... Лев Евгеньевич досадливо прищелкнул пальцами...

– Богачевым? – Игорь сдвинул брови.

– Точно! – Огарков обрадовался, затряс пальцем. – Именно так его фамилия.

Игорь помрачнел еще более.

– Ничего себе кино... А если бы мы напоролись на него? Вот был бы фейерверк!.. И что он там делал?

А черт его знает, что он делал. Шел себе по коридору. На Огаркова и глазом не повел, прошел как мимо столба. – Так и попер вдаль, вид сосредоточенный.

Палыч энергично, но бесплодно почесал за ухом.

– Хм... и впрямь чудеса в решете. Что бы это значило, Лев Евгеньевич?

Тот только пожал плечами.

– Ну, Палыч! Ты же грозился: все, мол, просеку. Чего же не сечешь?

– Не до конца секу, – объяснил Палыч. – Вижу, что между этим всем есть связь. Но в чем?..

– Кстати, – вспомнил Огарков, – действительно с моста кто-то кувыркнулся. В институте уже болтали.

– Вот-вот. – Кореньков вздохнул. – И я о том же... Все это звенья одной цепи.

– Эй, звенья цепи, – вмешался Федор Матвеевич, – вы ужинать будете? Пошли в дом, там и потолкуете.

Ужин – печеная картошка, молоко, зелень с огорода, черный хлеб – смели подчистую. Кузьмич тоже принял участие, самолично допил оставшиеся в заначке грамм сто. Когда он убедился окончательно в том, что водки больше нет, интерес его к обществу утратился и он отбыл. Оставшиеся попили чайку, Лев Евгеньевич глянул на часы, сказал, что время поджимает, и продолжил свой