По осколкам разбитого зеркала - Евгения Михайлова

– Потом в любом случае мне будет не до того. Если посадят или оправдают.

Вышла она к своему лобному месту главного свидетеля жизни мужа совсем спокойной.

– Хочу сразу поблагодарить всех людей, которые сказали тут хорошие слова о моем муже. Они ничего не придумали, все это правда. И я приготовила вагон такой же правды. Духи на день рождения дарил. Детям на улице улыбался. Бабушку свою из лесу на руках нес, когда она потерялась. И в каждую минуту семнадцати лет брака я любила его. И когда пил, и когда бил. И вот прочитала я дело, посмотрела фото, видео, экспертизу. Сразу скажу – не жалко мне Маргариту: виновата она, что пошла с мужиками и моим мужем. Виновата в том, что, как я, не рассмотрела в нем жестокого, кровавого зверя. Нелюдя. Его удовольствие – мучение других. Чужая боль, страдания. Он после этого бабушку через дорогу переведет и будет доволен собой. Мой муж нашел себе подобных, чтобы растоптать жизнь этой глупой девчонки, которая никогда не станет счастливой женщиной. А я… Нам с ним не жить на одной земле. Мой отец когда-то сказал: «Это подонок». У меня все. Прошу прощения у адвоката. Я все сказала не так.

Галя уходила из зала в оглушительной тишине. Она ничего не узнала, даже о том, сколько лет дали ее Андрею. Дожила до ночи, посмотрела в бледное лицо луны. И шагнула на ее свет с подоконника девятого этажа. Кроткие – они всегда выносят приговор себе.

До чего же они забавно выглядели, когда возвращались по выходным с вещевого рынка в Теплом Стане! Толстая, взмокшая чернокожая женщина с круглым, сверкающим, как антрацит, лицом, приплюснутым африканским носом, вывернутыми губами. И все это освещено сиянием белков и белоснежных зубов. Она в малиновом брючном костюме, увешанная тюками с тряпьем. И худая, угловатая девушка, с виду подросток, в цветастом сатиновом платье и трикотажной кофте грязно-зеленого цвета. Девушка тоже тащила клетчатые сумки, тяжело переставляя тонкие, как у кузнечика, ноги в больших растоптанных кроссовках. Сумки оттягивали ей руки, пригибали плечи. Она горбилась и шаркала ногами. Черные курчавые волосы, схваченные резинкой на макушке, торчали хвостиком Чиполлино. А лицо было неожиданно нежным, цвета черного кофе с каплей сливок. Глаза большие, темно-карие, как у матери, только постоянно удивленные или испуганные. Нос и рот крупные, красивой, европейский формы, как у актрисы Голливуда. Бледно-розовые губы, похожие на цветок, были крепко сжаты и временами пофыркивали от усилий, что усугубляло ее сходство с гнедой лошадкой.

Они разговаривали между собой на русском языке, мать с небольшим акцентом. А девушка говорила с интонациями, характерными для русской деревни. Лексикон не оставлял сомнений: она училась русскому на рынке, в общении с коллегами по торговым рядам. Мать называла ее Марусей.

Люди в Москве не слишком любопытны, но на этой паре невольно задерживали взгляды все. А у серой девятиэтажки, где экзотическая семья жила на втором этаже в пятом подъезде, всегда находились мальчишки, которые свистели им вслед и вопили:

– Эй, Багира, выходи гулять. Пойдем в зоопарк.

Биография Марии, которой недавно исполнилось восемнадцать лет, была простой и до крайности однообразной. Она родилась в Москве, на этой улице, в этом доме и никогда никуда не уезжала. Задолго до ее появления приехала учиться в РУДН яркая и веселая Наоми из африканской страны. Но ей оказалось не до учебы. Видимо, были другие приоритеты. Она вышла замуж за скромного московского водителя, намного старше себя. Когда родился ребенок, им стало тяжело сводить концы с концами. Так Наоми приобрела профессию торговки на вещевом рынке. Она так старалась вписаться в среду, что говорила с ребенком только по-русски.

В школе у Марии были тройки по английскому, как почти по всем предметам. Не потому, что девочка была глупой. Просто она с раннего детства знала одно: надо работать. Ее отец погиб в рейсе, когда ей исполнилось четыре года. С тех пор она знала одно место применения своим силам и способностям – рынок. В школу ходила, потому что так положено. И это было самой тягостной ее обязанностью. Нет, ее все интересовало, она была живой и любознательной, но за процесс обучения приходилось платить болью жестоких обид и унижений. Каких только оскорблений не узнала шоколадная девочка Маша в общении со своими сверстниками, считавшими себя чище и светлее, чем она! Их родители были не лучше.

После того как Мария закончила школу, у них с матерью не было даже разговора о том, что ей делать дальше. То же, что и делала. Наоми к этому времени была настолько усталой, подавленной, удрученной, что на какой-то рывок для дочери уже не была способна. А удары судьбы, которые не видны были на ее темной коже, но сделали робким сердце, открыли ей только одну истину: надо не выделяться, быть незаметной, невидимой. Потому она торговала яркими китайскими тряпками, а дочь одевала в самые некрасивые, немодные и тусклые вещи. И так не пялится на Марусю только ленивый. Одни издеваются, оскорбляют и находят в том доблесть, другие нагло и тупо пристают, лезут по-скотски, возмущаясь любым протестом.

Самой Марии казалось, что они с мамой проживут так всю свою жизнь. И ее это не пугало. Она усвоила не только то, что Наоми говорила ей, но и то, что та чувствовала. Им нужно идти по жизни осторожно, крадучись, как Багира по звериным тропам. Добывать себе деньги на еду и прятаться в своей двухкомнатной берлоге. Там у Марии есть любимые фильмы, книги. Мать купила ей ноутбук. И она открыла для себя мир, музыку, живопись, развлечения. Ее нисколько не ранило то, что это развлечения для многих, но не для нее. Когда закончилась школьная каторга, самой большой тревогой Марии стало здоровье матери. У той все чаще были приступы боли в животе, она отказывалась идти в поликлинику, потому что боялась самого страшного диагноза. Лечить это не на что, так лучше не знать.

Во время одного такого приступа Маруся побежала в аптеку за болеутоляющим лекарством, но был какой-то праздник, и все аптеки поблизости оказались закрытыми. Она потерянно шла домой, но у подъезда ей стало страшно: как сказать маме, что до утра ничего нельзя купить? И она горько заплакала. Так она и познакомилась с двумя чернокожими девушками, которые снимали квартиру в первом подъезде их дома.

Зери и Ния были стройными, эффектными, стильно и модно одетыми. И ходили они обе, как будто исполняли партию дуэтом в балете. Спины прямые, груди и бедра красиво покачиваются, легкие ноги несут их, как будто не касаясь земли. Маруся часто смотрела на них со стороны в восхищении. Они были как инопланетянки. В тот вечер они подошли к ней, стали участливо спрашивать о чем-то по-английски. В результате объяснились на ломаном русском. Маруся пошла с ними в их заваленную яркими нарядами и безделушками, пахнущую терпкими духами квартиру. И они достали множество упаковок с лекарствами. Перевели инструкции, щедро сложили упаковок десять в пакет, заставили Марусю повторить, что и как нужно принимать. Так у Маруси-Багиры появились первые подруги. Они открыли ей такие горизонты за порогом московской девятиэтажки, что у нее дух захватило. Как будто ожили страницы увлекательного романа.

С того вечера у Марии появилось, быть может, самое интересное занятие. Она приходила в гости к подругам. Какие там сериалы! У Зери и Нии множество видео и снимков своих вечеринок, каких-то балов, ужинов в роскошных ресторанах, путешествий по разным странам в сопровождении разных мужчин. Такое красивое слово «эскорт». Сопровождение праздных богатых мужчин в развлечениях и путешествиях.