Имя заказчика неизвестно - Фридрих Незнанский

— Да.

— Какая из двух версий предпочтительней?

— А вам какая больше нравится?

— Дай прикинуть… Клеонский встречался с лидером коммунистов Жуковым неоднократно, и не сегодня и не вчера. Более чем вероятно, что вдвоем они решили победить на предстоящих выборах в Думу… Хм, хм… И эта мышиная возня наверняка очень не нравилась сопредседателям «Прогрессивной России» Юкшину и Глаголеву. Юкшину и Глаголеву было не по пути с олигархом Клеонским… Стоп. А как же Похлебкин?

— Насчет Похлебкина ничего пока сказать не можем.

— Ладно. Сопредседатели ликвидированы по заказу Клеонского, который решил избавиться от соперников. Они ему мешали, так как проводили в партии политику, направленную на очищение государства от засилья коммунистов и коррумпированной власти. А ему, Клеонскому, напротив, импонировали и коммунисты, и коррупционеры? Поскольку они-то как раз и не станут противиться его действиям. Складно?

— Более-менее.

— Одно нехорошо, — продолжил Турецкий, — Клеонскому явно нужно, чтобы произошла смена верхушки власти. Вместо нынешнего главы государства там вполне может обосноваться… кто? А! Лидер коммунистов Жуков. При таком раскладе доминирующая роль Клеонского будет обеспечена. В таком случае именно он, а не кто другой, будет управлять страной. Например, займет место руководителя администрации Президента. Это удовлетворит его амбиции серого кардинала, как ты думаешь?

Денис вспомнил ярко-синюю жилетку Клеонского и улыбнулся.

— Чего ты скалишься?

— Так, не обращайте внимания. Да, думаю, это может удовлетворить его амбиции.

— Ладно, — подытожил Турецкий. — Я, разумеется, Васильеву все это сливать не собираюсь. Если у него спортивной наглости хватит, он и сам что-нибудь подобное придумает. А я пока обмозгую. Сам знаешь, в любой фантастике всегда есть доля… научной фантастики. — Турецкий вышел из машины. Сделал несколько шагов и вернулся: — Да! А с Уловым как же? Ведь Жуков официально опровергает его членство в компартии, два дня назад его об этом по ящику спрашивали! Чем Улов не подозреваемый?

— С Уловым пролет. Будете смеяться, Сан Борисыч, но его членство в компартии подтверждено документально. В «Глории» сейчас лежит уникальный документ — фотография их «амбарной книги» на развороте, где значится Улов. Видно, он приволок за собой большие деньги, раз Жуков так бережет его репутацию.

— Потрясающе! Как ты это фото раздобыл?!

— Это не я. У Голованова и Щербака много друзей среди бывших военных. А среди коммунистов — много бывших военных. А среди военных — много тех, кто терпеть не может Жукова.

Про Кадышева Денис не сказал Турецкому ни слова.

Алексей Николаевич Кадышев принял Дениса в своей четырехкомнатной квартире с видом на кремлевские башни.

Видный деятель русского зарубежья, профессор Кадышев на самом деле профессором не был. Он без малого двадцать лет проработал на радиостанции «Свободная Европа» и за свои заслуги в борьбе с коммунизмом стал почетным доктором престижнейшего Гейдельбергского университета, основанного еще в четырнадцатом веке. А поскольку некогда в молодости увлекался биологией (точнее, у Кадышева была жена, которая проучилась три курса на биофаке МГУ), то постепенно стал упоминать в своих резюме и биографиях эту профессию, да так и сделался в некоторый момент «серьезным ученым» в свободное от правозащитной деятельности время.

Начиналось же все так. В середине семидесятых Кадышев, безработный журналист, благодаря фиктивному браку с еврейкой эмигрировал сперва в США, потом вернулся в Европу и обосновался в ФРГ. Спустя четверть века эта заурядная житейская история загадочным образом трансформировалась в полную драматизма горестную эпопею о том, как видного диссидента лишили гражданства. В результате вернувшемуся в девяностые годы на родину скитальцу личным указом Президента гражданство вернули и дали шикарные апартаменты.

В новой России Кадышев биологией уж точно не занимался. Оказалось, что его богатый опыт мелких подковерных интриг, накопленный в эмигрантской среде, пришелся тут как нельзя кстати. Он живо разобрался в ситуации и пришелся ко двору и времени, и людям, его населявшим. Его услугами и советами иной раз пользовались весьма высокопоставленные особы. А еще через некоторое время, когда старый приятель еще с советских времен Борис Ефимович Златкин познакомил Кадышева с относительно молодыми и энергичными политиками Юкшиным и Глаголевым, «профессор» вспомнил свой политический багаж и вытащил на свет божий пыльные лозунги «Народного Союза». Он стал кем-то вроде крестного отца «Прогрессивной России». Крестного — в традиционном, а не мафиозном смысле.

Денис предположил, что неглупые люди, вроде Юкшина с Глаголевым, понимали истинную цену Кадышеву, но мирились с его именем, поскольку оно парадоксальным образом стало синонимом борьбы за всевозможные свободы. Дениса, конечно, интересовало, при каких обстоятельствах Юкшин и Глаголев познакомились с Кадышевым, как развивались их отношения, но не это было главным. Он хотел увидеть светило русской эмигрантской мысли воочию, ну а там уж — как получится.

Высокий тучный мужчина с величественной седой бородой выхаживал по зеркальному паркету, жестикулируя потухшей трубкой.

— Я полагаю, что семьдесят пять лет наложили на духовный облик народа России такой отпечаток, который, быть может, не сотрется на протяжении еще многих десятилетий, — внушительно говорил Кадышев.

— Совершенно с вами согласен, — послушно кивал Денис, комфортно расположившись в глубоком кожаном кресле с чашечкой эспрессо. Рядом был столик со всякими сладостями. Все это в несколько минут организовала востроносенькая домработница Даша, передвигавшаяся как-то по-собачьи. На таксу похожа.

— Но, хуже того, за многие поколения люди срослись с советским режимом, забыли о масштабе понесенных утрат и начали воспринимать коммунизм чуть ли не как русскую национальную идею. Именно так понимает эту проблему господин-товарищ Жуков. Мало того, и во всем мире «советскость» часто отождествляется с «русскостью». Заметьте, не с «православием», как, скажем, было еще лет сто пятьдесят назад, а именно советскость им приходит в голову.

Тут Денис закашлялся, показывая, что кофе не в то горло пошло, и Кадышев стал колотить его по спине пудовым кулаком. На самом деле Денис пытался сдержать смех. Он вспомнил «Атомное православие» — фотографию на лондонском вернисаже, на которой голый, весь в татуировках мужик, сидя на корточках на песчаном пляже (что он там делает, интересно?), угрюмо-угрожающе смотрит на небеса. Вот уж точно, атомное православие. Кадышев недалеко от этого урки ушел, право слово.

— Вы преувеличиваете, профессор, — мягко заметил Денис и вспомнил незажженную сигару Златкина. Удивительно все же, как Борис Ефимович, насквозь порядочный человек, столько лет дружил с этим прохиндеем, да так в нем и не разобрался.

— Отнюдь, молодой человек! Вы, наверно, не бывали за границей.

Было в этих словах какое-то совсем уж невыносимое самодовольство, и Денис не стерпел: