Внеплановая беременность - Валентина Кострова

— Не переживайте, Анечка, в нашем роддоме и таких крошек выхаживают. Все будет хорошо. Не думайте о плохом.

Я заставляю себя улыбнуться. Заставляю себя поверить сказанным словам и довериться профессионалам. Сейчас главное спасти моего сыночка, все остальное неважно.

Мой сын будет здоровым, мы с ним поборемся за счастливую жизнь. Я всегда буду рядом, всегда буду его держать за руку, стоять позади, чтобы в случае падения назад, подхватить его. Я всегда буду его укрывать от непогоды, оберегать от злобы и ненависти этого мира. Мое сердце наполнено безграничной любви к этому малышу.

Приходит медсестра, приносит бумаги, которые я подписываю: согласие на кесарево, на то, что у меня нет никаких противопоказаний на лекарства. Приходит анестезиолог, рассказывает мне, как будет проходить процедура введения наркоза в спину. От его спокойного тона, уверенности в словах немного успокаиваюсь и тоже ему доверяю. Приходит детский кардиолог, его документы вызывают во мне ступор. Я вчитываюсь в черные буквы, а они расплываются перед глазами от внезапных слез.

— Аня, не надо преждевременно себя накручивать. Этот документ формальность, возможно, никакой операции нам и не потребуется проводить, — скрепя сердце, я подписываю разрешение о проведении срочной операции на сердце, если это потребуется. У меня фантазии не хватает представить, как врачи доберутся до сердечка моей крошки.

Меня оставляют одну. Кладу ладони на живот. Малыш слабо шевелится, мое сердце от беспокойства сжимается. В голову лезут нерадостные мысли, отгоняю их от себя, а они все равно возвращаются и ненавязчиво зудят. Я стараюсь не думать о разрешении, про себя молюсь о том, чтобы оно и не потребовалось ни сегодня, ни вообще.

Еще раз оглаживаю животик. Сегодня его уже не будет, а на руках окажется мое персональное счастье. Мой маленький любимый человек. Еще не родился, а уже так много чего перенес. Сильный, неповторимый, красивый.

— Готовы? — мне улыбается милая медсестра, я сдержанно киваю головой. Ни черта я не готова. И жутко боюсь. И хочется, чтобы рядом был Никита. Знаю, что сидит в приемной. Будет сидеть до последнего, пока ему не сообщат, что ребенок родился и со нами все хорошо.

— Садимся, расслабляемся, — анестезиолог улыбается, заходит мне за спину. Я смотрю перед собой. Храбрости оглядеться по сторонам нет, сердце грохочет в груди, как товарный поезд, часто и громко.

— У вас очень сильный пульс.

— Я волнуюсь.

— Подумайте о том, что уже сегодня родится ваш малыш.

Меня пробирает от мурашек, как только я осознаю сказанные слова. Сегодня? Сейчас? И смогу его увидеть? Начинаю волноваться еще сильнее. Меня укладывают на операционный стол. Бориса Романовича узнаю сразу же. Он мне улыбается, об этом догадываюсь по приподнятым уголкам глаз.

— Я ставлю 80 % на то, что ваш диагноз, из-за которого вы переживаете, не подтвердится.

— Вы думаете?

— Коллеги сказали, что все станет ясно после осмотра ребенка. Думайте об этом, — отворачивается от меня. Глубоко вдыхаю, смотрю на потолок. Все будет хорошо. Сегодня со всех сторон об этом говорят, эта позитивная мантра просто не может быть омрачена.

Я слушаю, как тихо врачи между собой переговариваются. Периодически встречаюсь глазами с анестезиологом. Где-то через десять минут меня начинает клонить в сон, хотя обещала себе стойко продержаться до конца. Я уже не прислушиваюсь к словам, все становится расслабляющим гулом. В голове появляется пустота, которая постепенно заполняется мыслями о тех, кто сейчас не рядом.

Когда увижу Никиту, попрошу у него прощения. Я слишком категорична была с ним по поводу Марины. Не мое это дело, какие у него с ней отношения. Нет, я не сомневаюсь в нем, не боюсь, что он внезапно потянется к ней. Никита — человека слова. Если он сказал что-то, значит так есть. Он меня поддержал и поддерживает до сих пор, Марину поддерживает в трудную для нее минуту.

Со своими родителями, точнее с мамой, я поговорю. Признаюсь ей в том, что у меня ребенок, муж, что живу в Москве. Пообещаю летом приехать к ним в гости. Думаю, папа обрадуется, увидев внука. И Никиту. Кольцо на пальце заставит его попридержать язык за зубами.

Вспоминаю Диму… Сообщать или нет? Тут у меня двоякое мнение. С одной стороны, я ему наврала по поводу того, что ребенок не от него; с другой стороны, он имеет право знать… Но все же промолчу, будет меньше проблем. Может ему действительно вдруг взбредет в голову стать активным участником в нашей жизни. Никите это будет неприятно. Все мужчины собственники, и он не исключение.

Вот кто больше всего обрадуется рождению сынишка, так это Полина Сергеевна. Она действительно его ждет, как родного внука. Все мечтает перед соседками гордо пройтись по двору с коляской. Даже имена подбирает, все высматривает по святкам, читает значения, вслух произносит подобранное имя с отчеством. Никита сам сказал, ребенок будет записан на его фамилию и будет носить его отчество.

— Что с ней?

— Кажется уснула.

Прислушиваюсь. Чувствую напряжение вокруг. Нервное ожидание. Я сама напрягаюсь, ожидая вот-вот самое счастливое событие в своей жизни: рождения ребенка. Первый раз не забывается. И буду помнить больничный запах, врачей в халатах и маске. Буду щурится каждый раз, когда в глаза будет попадать синеватый свет ламп.

Пытаюсь понять, что происходит за шторкой перед моим лицом. Почему-то все молчат, только как-то тяжело дышат. Боюсь открыть глаза, понимаю, что врачи сразу же перестанут разговаривать между собой. А мне так важно знать, что сейчас с моим сыном.

— Осторожно его вытаскивай. Держи. Пуповину не забудь перерезать.

— Что там?

— Сейчас.

— Почему он не кричит? — слышу беспокойство в голосе Бориса Романовича.

— Дыхания нет. И сердцебиение не прослушивается.

— Так чего ты стоишь, идиот! Где реаниматологи?! — рявкает мой врач, вызывая во мне бурю паники за жизнь сына.

— Да здесь мы! Что у вас тут? — слышу шаги, возню, не выдерживаю и открываю глаза. Анестезиолог замечает мой взгляд, на кого-то смотрит, двигает бровями.

— Что с ребенком? — шепотом спрашиваю, пытаюсь среди чужого дыхания услышать одно единственное, самое родное. — Почему он не плачет? Покажите мне его!

Аня

Эту ночь я запомню, как самую бесконечную. От волнения, тревоги и неизвестности мне не удается сомкнуть глаз. Я пытаюсь у дежурной медсестры что-то выяснять, но она мне лишь улыбается и говорит, что следует дождаться врача. А врача все нет и нет, и в моей голове возникают самые ужасные картины.

Почему он не дышал? Я видела в роликах и фильмах, что дети после рождения кричат. Некоторых бьют по попе. Мой не издал и звука. И беспокойный голос Бориса Романовича спокойствия не внушал.