Игра судьбы - Скарлетт Сент-Клэр

ответ, — сказал Аид, выходя из тени.

Минфа повернулась лицом к Аиду, удивление на ее лице было заметно по приподнятым бровям и приоткрытым губам. Очевидно, у нее не было такой уверенности, говоря от его имени, когда он присутствовал.

— Милорд, — сказал Меконнен, склонив голову.

— Я правильно расслышал, Меконнен? Здесь есть смертный, который хочет меня видеть?

— Да, мой господин. Она — мать. Ее дочь находится в отделении интенсивной терапии детской больницы Асклепий.

Рот Гадеса был сжат в мрачную линию. Фонд «Асклепий» был одной из его благотворительных организаций. Были элементы бытия Богом Мертвых, которые ему не нравились, и одним из них была смерть детей. Как бы он ни понимал баланс жизни, он никогда бы до конца не согласился с тем, что смерть детей была необходима.

— Ребенок еще не ушел, милорд.

— Проводи ее в мой кабинет, — проинструктировал Аид. Он начал уходить, но остановился. — И Минфа, я твой король, и ты должна обращаться ко мне так. Мое настоящее имя не для тебя, чтобы произносить его.

Аид пересек зал своего клуба, Минфа следовала за ним по пятам. Нимфа схватила его за руку, и Аид повернулся к ней лицом.

— Ты забываешь свое место, — прошипел он.

Она даже не вздрогнула, просто уставилась на него яростными глазами. Ее не испугал его гнев, она не боялась его гнева.

— В любое другое время ты бы согласился со мной! — огрызнулась она.

— Я никогда не соглашался с тобой, — сказал он. — Ты предположила, что понимаешь, как я думаю. Очевидно, что ты ошибалась.

Он отвернулся от нее и направился наверх, но нимфа продолжала следовать за ним.

— Я знаю, как ты думаешь, — сказала нимфа. — Единственное, что изменилось, это Пер…

Аид снова повернулся к ней и поднял руку. Он не был уверен, что намеревался сделать, но в конце концов сжал кулак.

— Не произноси ее имени.

Слова проскользнули сквозь его зубы, и он развернулся, распахивая дверь в свой кабинет.

Он чувствовал Персефону и Гермеса внутри, но не видел их. Годы существования в битве удерживали его от колебаний в дверях, но он был на взводе и не мог отрицать, что мысль о том, что они прячутся в этой комнате вместе, приводила его в бешенство.

Для начала, почему они здесь вместе? Не поэтому ли он не обнаружил ее на танцполе ранее?

Он стиснул зубы сильнее, чем было необходимо.

— Ты напрасно тратишь свое время! — выкрикнула Минфа, отвлекая его от мыслей и перенаправляя его разочарование. Ему было интересно, кого она имела в виду — смертную или Персефону?

— У меня достаточно времени, — огрызнулся Аид.

Губы Минфы сжались.

— Это клуб. Смертные торгуются за свои желания; они не обращаются с просьбами к Богу Подземного мира.

— Этот клуб — это то, что я захочу.

Нимфа сверкнула глазами.

— Ты думаешь, это заставит богиню думать о тебе лучше?

Его глаза сузились, и он зарычал, когда заговорил.

— Меня не волнует, что другие думают обо мне, и это включает тебя, Минфа. Я выслушаю ее предложение.

Ее суровое выражение смягчилось, глаза расширились, и она мгновение стояла в ошеломленном молчании, прежде чем уйти, не издав больше ни звука.

Аид был рад, что у него было несколько секунд, чтобы справиться со своим гневом, и это было еще важнее, потому что он знал, что у него есть аудитория. Магия Персефоны и Гермеса соприкоснулась с его собственной, воспламенив его кровь таким образом, что ему захотелось разозлиться, но прежде чем он успел развернуться, двери в его кабинет открылись и вошла смертная женщина.

Она была растрепана, как будто одевалась второпях. Вырез ее свитера спадал с одного плеча, и она была одета в длинное пальто, которое делало ее тело похожим на воздушный шар. Несмотря на свой неряшливый вид, она высоко держала голову, и он почувствовал решимость под ее сломленным духом.

Тем не менее, она застыла, когда увидела его, и он возненавидел то, что это заставило его грудь почувствовать. Он знал, почему он был врагом верхнего мира — потому что на его плечи легла вина за то, что он забрал всех близких, потому что он не сделал ничего, что противоречило бы этим древним верованиям о его адском царстве, но это никогда не беспокоило его до сегодняшнего вечера.

— Тебе нечего бояться.

Ее голос дрожал, когда она смеялась.

— Я сказала себе, что не буду колебаться и не позволю страху взять верх надо мной.

Аид склонил голову набок.

В его жизни было очень мало моментов, когда он испытывал истинное сострадание к смертному, но сейчас он испытывал его к этой женщине. В глубине души она была хорошей, доброй и… простой. Она не хотела ничего, кроме покоя, и все же у нее было все наоборот.

Аид заговорил тихим голосом.

— Но ты боялась. В течение очень долгого времени.

Женщина кивнула, и слезы потекли по ее лицу. Она яростно смахнула их, руки тряслись, и снова издала этот нервный смешок.

— Я также говорила себе, что не буду плакать.

— Почему?

– Божество не тронет моя боль.

Она была права, он не был тронут ее болью, но он был тронут ее силой.

— Полагаю, я не могу винить вас, — продолжила она. — Я одна на миллион, умоляющая за себя.

Она была одной из миллиона, кто обратился с такой же просьбой, и все же эта просьба все еще отличалась.

— Но ты ведь пришла не из-за себя?

Губы женщины дрогнули, и она ответила шепотом:

— Нет.

— Скажи мне.

— Моя дочь.

Слова были похожи на рыдание, и она прикрыла рот рукой, чтобы подавить свои эмоции. Через мгновение она продолжила, вытирая лицо.

— Она больна. Пинеалобластома. Это агрессивный рак.

Он изучал женщину; боль жила в ее разбитой душе. Она изо всех сил пыталась забеременеть. После нескольких ужасных выкидышей и болезненных процедур у нее наконец появилось то, чего она хотела, — идеальная девочка. Но в два года у нее начались проблемы с ходьбой и самочувствием, и весь восторг, который испытывала женщина, превратился в отчаяние.

Тем не менее, под этой ужасающей печалью он мог чувствовать надежду, которую она все еще питала к своей дочери, мечты, которые она все еще мечтала о ней. Женщина боролась за то, чтобы родить этого ребенка, и она будет бороться, чтобы удержать его на Земле, даже если это убьет ее.

И это было бы так.

Кулаки Аида сжались при этой мысли.

— Я ставлю свою жизнь на ее.

Многие смертные пожертвовали тем же самым, жизнью того, кого они