Девятнадцать минут - Джоди Пиколт

Когда на следующее утро Патрик вернулся в Стерлинг Хай, следователи превратили коридоры школы в гигантскую паутину к местам, где были найдены жертвы, тянулись нити, выходящие из той зоны, где Питер Хьютон остановился достаточно надолго, чтобы выстрелить и двинуться дальше. Нити пересекались, рисуя сетку паники, график хаоса.

Он немного постоял посреди этой суеты, глядя, как криминалисты тянут нити через коридоры, между рядами шкафчиков, сквозь дверные проемы. Он представил, что чувствовали те, кто побежал, услышав выстрелы, ощущая, как сзади, словно волна, напирают люди, и зная, что невозможно бежать быстрее пули. Слишком поздно понимая, что оказался в ловушке и стал добычей паука.

Патрик осторожно шел по этой паутине, стараясь не испортить работу криминалистов. Он использует собранные ими данные, чтобы сопоставить показания свидетелей. Всех тысячи двадцати шести человек.

Утренние выпуски новостей на трех местных каналах были посвящены обвинению, предъявляемому Питеру Хьютону сегодня утром. Алекс стояла перед телевизором в своей спальне с чашкой кофе в руках и смотрела на фон за спинами корреспондентов: ее бывшее место работы, здание окружного суда.

Она устроила Джози в спальне, чтобы та забылась глубоким сном без сновидений после снотворного. Честно говоря, Алекс было просто необходимо побыть одной. Кто бы мог подумать, что для женщины, которая постоянно носит маску на людях, будет так эмоционально тяжело держать себя в руках перед собственной дочерью?

Ей хотелось сесть и напиться. Ей хотелось, обхватив голову руками, плакать от счастья, ведь ее дочь сейчас была в соседней комнате. А потом они будут вместе завтракать. Сколько родителей в этом городе, просыпаясь, понимают, что этого никогда уже не будет?

Алекс выключила телевизор. Она не хотела, чтобы слова корреспондентов влияли на ее объективность, как будущего судьи.

Она знала, будут люди, которые скажут: из-за того, что ее дочь училась в Стерлинг Хай, Алекс не должна быть судьей по этому делу. Если бы Джози получила огнестрельное ранение, она бы сразу отказалась. Если бы Джози все еще дружила с Питером Хьютоном, Алекс сама попросила бы отстранить ее. Но в данной ситуации Алекс была настолько же объективна, как и любой другой судья, который либо жил здесь, либо знал кого-нибудь из учеников школы, либо имел ребенка-старшеклассника. Так всегда происходит в северной части страны: кто-то из твоих знакомых рано или поздно обязательно окажется перед тобой в зале суда. Когда Алекс работала в разных судах в качестве окружного судьи, ей приходилось сталкиваться с людьми, которых она лично знала: почтальон, которого поймали с травкой в машине; механик, чинивший ее машину, подравшийся со своей женой. Поскольку дело не касалось ее лично, она на законных основаниях, даже была обязана вести такие дела. В подобной ситуации нужно просто отстраниться. Ты судья, и ничего больше. С точки зрения Алекс, стрельба тоже была всего лишь определенными обстоятельствами, только на порядок серьезнее. Она бы даже сказала, что из-за той шумихи, которую подняла пресса, необходимо назначить судью именно с адвокатским прошлым — как у Алекс, — чтобы объективно отнестись к стрелявшему. И чем больше она думала об этом, тем больше убеждалась, что ее вмешательство обязательно, и тем нелепее казались утверждения о том, что она не лучшая кандидатура для этой работы.

Она сделала еще глоток кофе и на цыпочках прошла из своей спальни в комнату Джози. Но дверь оказалась широко открыта, и дочери там не было.

— Джози! — паникуя, позвала Алекс. — Джози. С тобой все в порядке?

— Я внизу, — сказала Джози, и Алекс почувствовала, как расслабился узел, сжавшийся внутри. Она спустилась вниз обнаружила Джози сидящей за кухонным столом.

Она была одета в юбку, колготки и черный свитер. Волосы были еще влажными после душа, а челка уложена так, чтобы закрыть повязку на лбу. Она посмотрела на Алекс.

— Я нормально выгляжу?

— Для чего? — ошарашенно спросила Алекс.

Она ведь не собиралась идти в школу? Врачи сказали Алекс, что Джози может никогда и не вспомнить выстрелов, но неужели она могла забыть и о том, что они вообще были?

— Чтобы идти в суд, — ответила Джози.

— Солнышко, ты не подойдешь и близко к этому зданию.

— Я должна.

— Ты никуда не едешь, — решительно сказала Алекс.

Джози, похоже, была готова взорваться.

— Почему нет?

Алекс открыла рот, чтобы ответить, но не смогла. Здесь не было никакой логики, только инстинкт: она не хотела, чтобы в памяти ее дочери ожили эти события.

— Потому что я так сказала, — ответила она наконец.

— Это не ответ, — возразила Джози.

— Я знаю, что будут делать корреспонденты, когда увидят тебя возле здания суда сегодня, — сказала Алекс. — Я знаю, что на этом заседании суда не произойдет ничего такого, что могло бы кого-то удивить. Я знаю, что хочу пока не выпускать тебя из поля зрения.

— Тогда поехали со мной.

Алекс отрицательно покачала головой.

— Я не могу, — тихо сказала она. — Я буду судьей по этому делу.

Она увидела, как побледнела дочь и осознала, что Джози еще не думала об этом. Судебный процесс естественно укрепит стену между ними. Обязательно будет информация, которой она не сможет поделиться с дочерью, и секреты Джози, о которых Алекс будет не вправе молчать. И пока Джози будет изо всех сил пытаться забыть об этой трагедии, Алекс по колени увязнет в этом деле. Почему же она так много думала об этом суде и так мало о том, как он отразится на ее собственной дочери? Джози плевать, будет ли сейчас ее мать объективным судьей. Ей всего лишь хотелось — было необходимо, — чтобы мама была рядом, а быть матерью для Алекс всегда было намного труднее, чем быть судьей.

Непонятно почему, она вспомнила о Лейси Хьютон — о матери, которая сейчас пребывала на совершенно другом круге ада, — которая просто взяла бы Джози за руку и села рядом и это почему-то выглядело бы не натянуто, а искренне. Но Алекс, которая не принадлежала к типу идеальных матерей нужно было вернуться на много лет назад, чтобы отыскать то нечто связующее, что они с Джози делали раньше и что поможет им опять стать семьей.

— Давай ты пойдешь наверх и переоденешься. А потом мы нажарим блинов. Тебе это раньше нравилось.

— Да, когда мне было пять лет…

— Тогда шоколадное печенье.

Джози непонимающе посмотрела на Алекс.

— Ты обкурилась?

Алекс сама понимала, что выглядит смешно, но ей очень хотелось показать Джози, что она может и будет заботиться о дочери и что работа отодвинется на второе место. Она встала, начала рыться в тумбочке, пока не нашла игру «Эрудит».

— Может, поиграем? — спросила Алекс, поднимая коробку. — Спорим, ты не сможешь меня обыграть.

Джози протиснулась мимо нее.