Счастливый Петербург. Точные адреса прекрасных мгновений - Роман Сергеевич Всеволодов

однако, разыгрывались не очень часто. В общем же, в „Пале-Рояле“ жилось интересно и весело». (Ну, совсем как в том, парижском 1790-го года, о котором писал Карамзин в «Письмах русского путешественника»: «Можно целую жизнь, и самую долголетнюю, провести в „Пале-Рояль“, как волшебный сон, и сказать при смерти: „Я все видел, все узнал!“»).

Но не только «интересно и весело» проводил время в «Пале-Рояле» Федор Иванович. Это были первые годы его жизни в столице, службы в Мариинском театре, знакомства и дружбы с Мамонтом Дальским — великим русским трагиком. Который тоже жил в «Пале Рояле». Хотя странно, что один из лучших трагиков России не нашел ничего лучше дешевых номеров. А может быть, то, что жилось в «Пале-Рояле» интересно и весело, и привлекало «короля русской богемы» больше всего?

Много чего рассказывали о Мамонте Дальском. И о его способности выйти на сцену в подпитии и обругать партнеров последними словами. И о кутежах до рассвета в ресторане Лейнера. Впрочем, по остроумному замечанию современника: «У Дальского было много врагов в жизни, но у него не было врагов в зрительном зале».

Федор Шаляпин и Мамонт Дальский. Ученик и учитель. Шаляпин сам всегда признавал это, вспоминая, как помог ему Дальский при подготовке партии Мельника в «Русалке». Назывались эти занятия «дальчизмом». Позднее Ермолова, восхищенная исполнением роли Грозного в «Псковитянке», спросила Шаляпина:

— Откуда у вас все это?

— Из «Пале…», — скромно ответил Федор Иванович.

И еще одного знаменитого постояльца приютил в своих стенах «Пале-Рояль». Это Александр Иванович Куприн. Он приезжал в Петербург в середине ноября 1901 года вместе с начинающим писателем Иваном Буниным. Остановились приятели в «Пале-Рояле», прочно снискавшем к тому времени славу не только «приюта петербургской богемы», но и «писательского подворья». Куприн прожил в «Пале-Рояле» не так уж и долго: всего лишь до середины декабря, но именно во время жизни на Пушкинской произошел новый очень важный поворот в его судьбе — он встретил свою первую жену Марию Карловну Давыдову. В их жизни было всякое: свадьба, устройство собственного дома, рождение дочери, расширение круга литературных знакомств. Именно Марии Карловне обязаны мы тем, что был написан «Поединок», — она не пускала мужа в дом, пока тот не подсовывал под дверь очередную написанную главу. А от знакомых жены Куприн услышал историю о мелком почтовом чиновнике «П. П. Ж.», влюбившемся в жену камергера (сюжет «Гранатового браслета»).

Но семейная жизнь закончилась печально: в феврале 1907 года Куприн «ушел из дома; он поселился в гостинице „Пале-Рояль“ и стал сильно пить». Отсюда его увезла в Гельсингфорс его вторая жена Лиза — воспитанница Мамина-Сибиряка. «Пале-Роялем» начался и «Пале-Роялем» кончился первый брак Александра Куприна. Да, тут, пожалуй, поверишь астрологу: «Берегитесь векторного кольца, если не хотите, чтобы ваша любовь стала поистине роковой».

После романтичной истории — вполне прозаичная. В 1913 году в «Пале-Рояле» поселился молодой Маяковский. И писал матери и сестрам: «Мой адрес: СПБ, Пушкинская ул., гостиница „Пале-Рояль“, № 126». А дальше — на разные лады: «…деньги перешлите мне сюда, а то я к первому весь выйду и сяду на мель». Прожил наш футурист в гостинице недолго, съездил в Крым, снова пожил в «Пале-Рояле», а в ноябре 1915 года перебрался на ул. Жуковского, 7, в квартиру Осипа и Лили Брик — «Лилички». Началась «жизнь втроем», которую долгие годы с трудом огибали советские исследователи творчества великого пролетарского поэта. Но это совсем другая история. А пока — «Попроси мамочку, чтобы мама обязательно переслала мне сюда как можно скорее деньги…», «Стараюсь пока что наладить к зиме какую-нибудь денежную комбинацию…», «… обращаюсь к тебе с громадной просьбой: пришли мне рублей 25–30. Если такую сумму тебе трудно, то сколько можешь… Адрес мой прежний: Пале-Рояль».

Упоминается в числе постояльцев «Пале-Рояля» и А. Ф. Кони. Жили у нас в гостинице и писатель К. М. Станюкович, и литератор П. П. Перцов. Тот самый, у которого «порешили собраться, чтобы дообсудить». Кто только у Перцова не «собирался»! Вот молодой Бакст, который еще только ищет себя, поэтому так непохож на своего друга — спокойного, уравновешенного Александра Бенуа. «Не раз он (Бакст. — Прим. авт.) заходил ко мне, взбираясь на пятый этаж моего „Пале-Рояля“, чтобы лишний раз перелистать… большие очень удачные снимки с Сикстинского потолка, привезенные мною из Италии». А вот Александр Иванович Иванчин-Писарев, старый народоволец, друг Кропоткина (в знаменитом побеге которого он принимал деятельное участие), молодого Льва Тихомирова, Веры Фигнер, основавший вместе с И. К. Михайловским журнал «Русское богатство». И Василий Розанов поднимался по отлогой лестнице «Пале-Рояля»: ведь именно Перцов опубликовал в 1899 году розановские сборники статей «Литературные очерки», «Сумерки просвещения» и «Религию и культуру».

А как приятно, взяв в руки толстый том «Александр Блок. Новые материалы и исследования», увидеть письмо П. П. Перцова к Блоку: «Спасибо, дорогой Александр Александрович, за книжку и добрый привет… Я вообще верю в Вас и Ваши стихи. Ваш П. Перцов. 1904 3. XI. СПб., „Пале-Рояль“».

Среди наших жильцов — почти забытый ныне поэт Николай Минский (настоящая фамилия Виленкин), которого Перцов называет «отцом русского символизма».

Кстати, именно Минский, тогда секретарь «Северного вестника», придумал псевдоним школьному инспектору Федору Кузьмичу Тетерникову печатавшему в журнале свой первый рассказ. Действительно, что это за литературное имя — Тетерников? А «Сологуб» (с одним «л», в отличие от известного Соллогуба) — это совсем другое дело. И в номере Минского в «Пале-Рояле» увидела впервые Зинаида Гиппиус этого самого Сологуба.

— Как же вам понравилась наша восходящая звезда? — пристал ко мне Минский, когда Сологуб, неторопливо простившись, ушел. — Можно ли вообразить менее «поэтическую» наружность? Лысый, да еще каменный… Подумайте!

— Нечего и думать, — отвечаю. — Отличный: никакой ему другой наружности не надо. И сидит — будто ворожит; или сам заворожен.

Удивительно приятно представлять себе, что этот разговор мог происходить… в моей нынешней комнате, скажем. Какие разные люди, как несхожи (порой — прямо противоположны!) их взгляды на политику, литературу, живопись. Да и просто на жизнь. Ту самую, которая так странно сводила их под одной крышей.

«Пале-Рояль» менялся с годами. В 1902 году постояльцы могли пообедать в столовой с домашними обедами из самых свежих продуктов, ко всем вокзалам высылались «фирменные» омнибусы, доставлявшие гостей прямо к подъезду на Пушкинскую, 20 (извозчикам по-прежнему просили не верить). Одна из моих старушек соседок, получившая здесь в 1920-х годах комнату, вспоминала сохранившиеся от прежней роскоши ковер на лестнице, чучело медведя с подносом и камин в вестибюле. Но, по установившейся традиции, селились в «Пале-Рояле» те же актеры, литераторы, художники — богема, одним словом…

Вот и