Большие дела - Дмитрий Ромов

то контроль над ними перейдёт к вашим людям. Это ведь не только деньги, но и море ценнейшей оперативной информации. Оператор Ашотик Большой должен быть убран. Он не тянет, даёт мало прибыли и склонен рисковать бизнесом ради решения своих бандитских задач. На наш взгляд будет лучше, если делом займётся Егор. Ну, а прикрытие в уголовных кругах обеспечит Мамука Метревели, Абрам Кутаисский. Его руками мы Ашотика и уберём. Ну, а остальное уже по ходу дела.

Мы долго сидим у Чурбанова, и вслед за Луи тринадцатым идёт четырнадцатый, пятнадцатый и сто пятнадцатый. Сколько у вас этих Луёв, товарищ генерал? Ребята сильны и пьют умело, чего не скажешь обо мне.

Через некоторое время совещание перестаёт быть секретным и к нам присоединяется Галина. Она безумно радуется моему присутствию и заставляет меня петь мою, можно сказать, единственную песню.

— Юра, посмотри, — говорит она, — какой талантливый мальчик. А у него до сих пор ни квартиры в Москве, ни машины. Ему надо помочь.

— Галя, — отвечает он, качая головой. — Он сам нам скоро помогать будет, вот увидишь.

— А вы слышали, Толстую ограбили? — в ужасе сообщает она. — Закрыли в ванной и обчистили. Все драгоценности вынесли. Все! А я ведь просила её продать ту лилию французскую.

— Слышали, — мрачнеет Юра. — И даже подозреваемых имеем.

Он намекает на Галиного друга Борю, но я-то знаю, что он там не при делах. Скоро и Чурбанов узнает.

Утром я провожу совещание с Абрамом и довожу до него согласованную со Злобиным и Чурбановым инфу. Сам Юрий Михайлович в эти игровые дела погружаться не собирается, но назначает куратора, с которым мы и будем координировать все дела.

Сейчас на некоторое время установится затишье, пока будут бушевать процессы вскрытия коррупции в МВД. Это дело непростое, поскольку к таким вопросам Щёлоков относится крайне болезненно. Важно, к тому же, не перегнуть палку. Но всё уже предопределено, и вряд ли какие-либо силы кардинально изменят расклад. Ашотик, скорее всего, сейчас затаится и будет выжидать. Что же, мы тоже затаимся и займёмся чем-то творческим.

— Конкурс красоты! — говорю я Абраму. — Красота спасёт мир, а девичья, сами понимаете, Мамука Георгиевич.

— Егор! — восклицает он и глаза его загораются. — Ай, молодец!

Поговорив с ним, мы с Игорем уезжаем в аэропорт. Сегодня летим в Новосиб. У нас же там машина, да вот только водителя нет. Я звоню на фабрику и прошу кого-нибудь прислать.

Водитель прилетает раньше и встречает нас в аэропорту. День клонится к вечеру, поэтому первым делом я еду к Наташке. Но её дома не оказывается. Блин, какого хрена… Где её носит! Потоптавшись перед домом, решаю поехать на факультет, посмотреть расписание или найти Пистона.

В расписании на это время ничего не значится. Университетские коридоры кажутся пустынными и тёмными. Я стою перед расписанием и размышляю о том, как мне найти Песта. Поехать в общагу, понятно. А если его не окажется на месте? Похоже, нужно заканчивать с сюрпризами. Надо было позвонить и предупредить заранее, тогда бы она была сейчас дома, варила борщ и ждала моего приезда.

— Ты кого ищешь? — раздаётся рядом со мной приятный голос.

Я оборачиваюсь и вижу улыбающуюся рыжую девчонку.

— Рыбкину, — пожимаю я плечами. — Знаешь такую?

— А я думала, меня, — усмехается девушка. — Нет, не знаю.

Тряхнув копной огненных волос, она поворачивается и идёт в сторону выхода, но сделав несколько шагов, останавливается и оборачивается.

— Погоди… Это первокурсница, да? Ну, Рыбкина твоя…

— Да, — киваю я.

— А-а-а, — тянет она. — Так её сейчас на факультетском комсомольском собрании песочат.

— Как это песочат?

— Прорабатывают то есть. Она набедокурила вроде. Иди, это вон туда по коридору, двадцать вторая аудитория.

Я благодарю и иду, куда она мне сказала. Нахожу аудиторию и захожу внутрь, оказываясь внизу внушительного амфитеатра. У кафедры с независимым видом стоит Наташка, а рядом заседают товарищи комсомольцы.

Я невольно любуюсь своей красавицей, юной козочкой с острыми коленками. Сердце ёкает и в груди становится тепло. Старею, становлюсь сентиментальным.

— Есть предложение, — горячо и яростно восклицает юнец, похожий на молодого Троцкого. — За поступок, недостойный звания комсомольца, исключить Рыбкину Наталью из рядов ВЛКСМ!

14. Я милого узнаю по походке

Во как! Прямо из рядов ВЛКСМ? Невесту комсомольского вожака? Ничего себе!

— Погодите! — раздаётся возмущённый девичий вопль с галёрки. — Это что значит, из рядов ВЛКСМ?! А мнение противоположной стороны?!

— Прекратите реплики с места! — негодует Троцкий.

Я присаживаюсь на первый ряд с краю у входа и спрашиваю у девчонки, внимательно следящей за происходящим:

— В чём суть проблемы? За что её исключают?

Она окидывает меня удивлённым взглядом и говорит, как нечто само собой разумеющееся:

— За хулиганство.

— За хулиганство? — изумляюсь я.

— Ну да. Ты с какого курса? Я тебя не помню.

— А ты с какого? Я тоже тебя не помню.

— С третьего, — отвечает она тоном, типа как ты можешь этого не знать?

— А я думал, с первого, — улыбаюсь я. — Я просто никого ещё не знаю. Так в чём там дело-то?

— Надо же, уже ноябрь, а ты никого не знаешь до сих пор, — качает она головой. — Короче. Вон тот в президиуме видишь, с разбитым носом, он якобы приставал вон к той девочке. Видишь с косой, сидит прямо напротив президиума?

— Как приставал? Домогался что ли?

— Ну, типа в углу зажал и щупал. Но этого никто не видел. А Рыбкина, это вот эта, она ему дала в нос, смотри какой у него пельмень. А когда он на неё набросился, пнула по яйцам.

— Куда? — делаю я круглые глаза.

— Туда-туда, — ухмыляется моя соседка.

— Ну, а почему тогда Рыбкину исключают?

— На неё хотят ещё представление к отчислению сделать. Потому что Пеньков, это отрицает. Он настаивает, что не хотел давать ей списывать контрольную и за это она его избила.

— Она? Его? Вот этого борова?

— Он не боров, а двоюродный племянник проректора, — поясняет девчонка. — Секретарь комитета комсомола, к тому же. Порядочный человек. А у Рыбкиной уже была история в общаге. Её выселили, правда потом замяли это дело. В общем ей веры нет.

— А потерпевшая? Показания дала?

— Галкина? А её не поймёшь, она из тех, кто и рыбку съесть и… чтоб приятно было. Ну, ты понял, да?

— Как не понять, — улыбаюсь я. — Это дело известное.

Соседка расплывается в улыбке.

— Так, товарищи! — восклицает Троцкий. — Заканчиваем прения. Если все высказались, переходим…

— Не все! — во весь голос заявляю я и встаю со своего места.

Наташку надо видеть. Вот, что называется глаза по полтиннику. Она даже рот раскрывает. Это эффект разорвавшейся бомбы, товарищи. Ура!

Уверенным шагом я подхожу к президиуму и захожу за трибуну.

— Посторонитесь, товарищ.

Троцкий хлопает глазами и отходит в сторонку.

— Пожалуйста, — растерянно говорит он.