По любви (сборник) - Эдуард Поляков

Агитировали хорошо. В техникум поступать молодёжи приходило много. За это и поощрили одного шестнадцатилетнего третьекурсника.

Отправился я поездом из Москвы в Одессу в 1986 году. Давно это было. Теперь уже нет никакого санатория «Юность». Одесса другая. Заграница теперь. Чужая страна. Новые люди.

Но кусочек жизни в этом удивительном солнечном и тёплом городе навсегда останется на маленькой планете – в моём сердце.

Московский поезд пришёл вечером. Смеркалось. Я вышел на улицу у Московского вокзала с чемоданчиком в руке и спросил у бабули, засыпающей из стеклянного гранёного стаканчика семечки своим покупателям в газетные кульки, как мне найти свой санаторий.

Бабуля продала мне сначала кулёк семечек за пятнадцать копеек, а потом махнула рукой в сторону трамвайных путей и сказала, что мне ходить «тудой».

И тут я увидел её.

Она стояла на ступеньках поодаль от меня с большим коричневым чемоданом в руках. Смотрела на меня и застенчиво улыбалась в свете зажигающихся уличных фонарей. Я исподлобья поглядел на неё. Точно не из Москвы. А приехала, видать, тем же поездом. Худенькая. В тоненьком летнем платьице. Босоножки. Ну и чемоданище!

Я уже было двинулся в путь, когда она шагнула вниз со ступенек и окликнула меня:

– Мальчик, постой, а?

Потом уже я догадался, почему она меня назвала мальчиком. Был я невысокого роста. Коротко острижен. В футболке и шортах. И совершенно не подходил под обращение «молодой человек».

Пришлось остановиться. После своего «постой, а?» она с радостной улыбкой заспешила ко мне.

– Ты, случайно, не в санаторий «Юность»? Пойдём вместе! Мне тоже туда. Ладно?

Ладно так ладно. Мы пошли искать дорогу вместе. «Чемоданчик» её перекочевал, естественно, ко мне. И она всё время забегала вперёд и спрашивала, не тяжело ли мне его нести…

Мы сели на кругу конечной остановки в подошедший трамвай. Она представилась. Маргарита. Из Омска. Тоже по путёвке из медицинского училища. Учится на фельдшера. Мы ехали до какой-то станции. Люди подсказали, где нам выходить.

За невысоким прозрачным забором с металлической калиткой на входе, прячущиеся в тени деревьев и кустарников, показались двухэтажные корпуса молодёжного санатория. Столовая. Клуб. Стадиончик с лавочками вместо трибун. Аллейки. Скамеечки.

Оформлялись в первом корпусе. Дежурная медсестра посмотрела наши путёвки. Записала что-то в толстый журнал.

– Ну, гагарочки мои, с приездом! Сейчас вас разведу по палатам. Девочки у нас во втором корпусе. Мальчишки в третьем. Получите бельё постельное – кроватки заправляйте. И поспите. А утром придёт главврач Вебер и оформит вас как положено. Выдаст санаторные книжки. Будете процедуры проходить. Санаторий у нас хороший-хороший! Всех вылечим! Ребяток много. Со всех концов Советского Союза. Море тёплое. Солнце жгучее. Накупаетесь. Назагораетесь. Отдохнёте. И по домам! Учиться! Грызть кавун науки! Добре, хлопцы, добре!

Я проводил Риту до её корпуса и пошёл в свой. В двухместной комнате было пусто. Разложил вещи. Умылся. Медсестра принесла чистое постельное бельё. Заправив кровать, я плюхнулся на пружины, заложив руки за голову. Сквозь окно пробивался свет ночного уличного фонаря. Над ухом нудел залетевший через открытую форточку комар. Так начиналось моё первое знакомство с Одессой. Какая ты, Одесса? Увижу ли всю твою красоту? Что ты за чудо? Почувствовать бы…

Наутро после подъёма все пошли на завтрак. Сонные ребята выползали из своих палат. Но улыбались. Утро было солнечное. Яркие лучи южного горячего солнца слепили, пробиваясь сквозь густую листву деревьев. Значит, сегодня погодка будет что надо – самая курортная.

Рита подсела ко мне за столик с бутербродом и стаканом какао на подносе.

– Ты тоже кашу есть не стал? Ой, обожглась! Горячий очень! Подожду…

– А ты возьми блюдечко…

Она махнула рукой.

– Не-е. Не люблю я из блюдечка. Да ещё какао. Его надо из стакана пить.

Я уже попил чая. Хотел встать и идти к главврачу.

– Подожди. Давай, когда оформимся, по городу с тобой погуляем?

– Как это погуляем? А процедуры? Я прочитал тут перед входом в столовку объявление, что здесь санаторный режим и его надо соблюдать.

– Ну и что? А мы, как у нас в медучилище, получим свои книжки-зачётки и будем проходить процедуры. Вроде бы. А сами – в город. Я так хочу мороженого! Пломбир с сиропом. Знаешь как вкусно? Мне девочки сказали – здесь рядышком кафе. Главное, чтобы нам зачёт… Ой, галочку поставили, что процедура пройдена. Я постараюсь договориться. Девочки говорят – можно.

Так мы и бегали по Одессе…

Ели в ближайшем кафе белые шарики пломбира в железных пиалах с разноцветными фруктовыми сиропами, запивая мороженое горячим чёрным кофе. Спускались и поднимались по бесконечно длинной Потёмкинской лестнице. Отметились своим визитом на Дерибасовской улице. Обошли кругом знаменитый Оперный театр. Любовались скульптурой Лаокоона, борющегося со змеями.

Город поражал своей зеленью, тенистыми аллеями, многолюдными пляжами, усыпанными отдыхающими. Лето. Солнце. Море. Юность.

Мы с Риткой подружились. Мне в ней понравилось то, что она совсем не была похожа на моих младших сестёр. С предложениями по прогулкам соглашалась сразу и добавляла немного к моей очередной затее от себя. Я с радостью был лидером. Однако с большой радостью принимал и многие её задумки. Нам было очень хорошо вместе.

Дни побежали за днями. В клубе силами ребят организовали молодёжный концерт. Мне как агитбригадчику не составило большого труда выучить по ролям стихи и одну песню под гитару. Рита взялась выступать со мной в дуэте. Почему её выбор пал именно на такой номер, сейчас уже не узнать. Но тогда у нас хорошо получилось. Мы даже стали победителями конкурса номеров.

А начиналась наша музыкально-поэтическая композиция со стихов. Мы с Ритой вышли на середину сцены. У меня в руках гитара. Твёрдым голосом начинал декламировать я:

Она складывала руки за спиной и, высоко поднимая голову к потолку, беллаахмадулинским голоском из шукшинского фильма «Живёт такой парень», который недавно крутили в клубе, произносила свою часть:

Мы продолжали наш стихотворный диалог. В финале её голос был высоко взволнованным. Она взяла меня за руку своей дрожащей рукой. Я крепко сжимал её, тоже волнуясь, и мы почти выкрикивали по очереди: