Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

— Добро пожаловать, странники…

…а вот луна, думал Кейтин, когда они шли с космодрома сквозь пылающие зарей ворота, — луна дорожит серой красой, миниатюрами в камне и пыли.

— …в ворписском дне тридцать три часа, сила тяжести велика ровно настолько, чтоб участился на три процента пульс типового землянина в шестичасовой период акклиматизации…

Мимо плыла стометровая колонна. Отшлифованная рассветом чешуя кровоточит дымкой, окутавшей плато: Змей, оживший и механический, символ всего засыпанного блестками сектора ночи, извивается на своем столбе. Команда ступила на движущийся тротуар; сплюснутое солнце подрумянило гематомы ночи.

— …четыре города и более пяти миллионов жителей. Ворпис производит пятнадцать процентов всего динапластика Дракона. В экваториальных лавидовых зонах добываются из жидкого камня почти сорок минералов. Здесь, в полярных тропиках, в каньонах между плато сетевые наездники охотятся на аролата, а также на аквалата. Ворпис знаменит на всю галактику благодаря Алкан-Институту, расположенному в столице Северного полушария, Фениксе…

Они вышли из зоны инфогласа и зашагали в тишине. Траволатор понес их от ступеней; Лорк в окружении команды уставился на площадь.

— Капитан, направляемся куда? — Себастьян захватил с корабля только одного питомца; тот колыхался и топтался по рельефному плечу.

— Доедем на калигобусе до города — и прямиком в Алкан. Кто хочет — идет со мной, или гуляет по музею, или шатается пару часов по городу. Кто хочет остаться на корабле…

— …и упустить шанс увидеть Алкан?..

— …разве вход туда не дорог?..

— …но у капитана там работает тетушка…

— …значит, попадем бесплатно, — закончил Идас.

— Об этом не тревожьтесь, — сказал Лорк; они пандусом сбежали на пирсы с пришвартованными калигобусами.

Полярный Ворпис покрывают скалистые месы, многие — площадью в несколько квадратных миль. Между ними, не смешиваясь с азот-кислородной атмосферой сверху, струятся и плещутся тяжелые туманы. Порошковый оксид алюминия и сульфат мышьяка исторгаются с яростной поверхности планеты и в углеводородных испарениях роятся среди мес. За столовой горой, помещающей космодром, виднеется еще одна, с культурными растениями: их родина — широта Ворписа поюжнее, но здесь их разводят в природном парке (жженая сиена, ржа, пламя). На крупнейшей месе стоит Феникс.

Калигобусы — инерционные самолеты на статических разрядах, возникающих между положительно ионизированной атмосферой и отрицательно ионизированным оксидом — лодками бороздят поверхность тумана.

На вокзале дрейфуют под прозрачной кладкой цифры, указывающие время отправления, за ними стрелки ведут толпу к погрузочному пирсу:

и гигантская птица, сочась огнем, плывет через мультицвет под ботинками, босыми ногами и сандалиями.

На палубе калигобуса Кейтин облокотился о перила и глядел сквозь пластиковую стену, а белые волны, потрескивая, раскручивались вокруг солнца и бились о борт корабля.

— Ты никогда не думал, — сказал Кейтин Мышу; тот поднимался, посасывая леденец, — как тяжко пришлось бы человеку из прошлого, попади он в будущее? Вообрази того, кто умер, скажем, в двадцать шестом веке — и воскрес здесь. Ты понимаешь, в какой ужас и смятение он пришел бы, просто ходя туда-сюда по калигобусу?

— Ага? — Мыш вынул леденец изо рта. — Хочешь дососать? Я уже все.

— Спасибо. Возьми хоть вопрос… — челюсти Кейтина заколдобились, зубы крошили кристаллический сахар на льняной нити, — чистоты. Был тысячелетний период с шестнадцатого по двадцать шестой век, когда люди тратили тучу времени и энергии, чтобы все было чистым. Он кончился, когда последняя инфекционная болезнь стала не просто излечимой, но и невозможной. Существовало невероятие под названием «простуда», которой еще в две тысячи пятисотых ты как пить дать хоть раз в год да болел. Допустим, в то время для фетиша была уважительная причина: вроде имелась корреляция между грязью и болезнью. Но когда заражение сделалось отжившей проблемой, равно отжившей стала и санитария. Если бы наш человек из две тысячи пятисотых увидел, как ты гуляешь по палубе, одна нога обута, другая босая, а потом садишься и ешь той же ногой, не потрудясь ее помыть… ты хоть понимаешь, как он изумился бы?

— Ты серьезно?

Кейтин кивнул.

Туман разбился о скальный столб, заискрился.

— Идея нанести визит в Алкан вдохновила меня, Мыш. Я разрабатываю цельную теорию истории. В сопряжении с моим романом. Не возражаешь, если я займу пару твоих минут? Объясню. Мне тут подумалось, что если рассмотреть… — Он умолк.

Паузы хватило, чтобы Мыш несколько раз переменился в лице.

— Ну и чего? — спросил он, решив, что Кейтина отвлекла вовсе не клокочущая серость. — Что там с твоей теорией?

— …Циана фон Рэй Морган!

— Что?

— Кто, Мыш. Циана фон Рэй Морган. Мне пришла вконец облическая мысль: я только что понял, кто эта тетя капитана, куратор в Алкане. Когда Тййи гадала на Таро, капитан упомянул дядю, которого убили, когда он был ребенком.

Мыш нахмурился:

— Ага…

Кейтин потряс головой в показном изумлении.

— Кто что? — спросил Мыш.

— Морган и Андервуд.

Мыш глянул вниз, вбок и в других направлениях, где люди ищут потерянные ассоциации.

— Видимо, это случилось до твоего рождения, — сказал Кейтин наконец. — Но ты наверняка что-то слышал — или видел где-нибудь. Весь процесс от начала до конца транслировался на галактику по психораме. Мне было всего три года, но…

— Морган убил Андервуда! — воскликнул Мыш.

— Андервуд, — сказал Кейтин, — убил Моргана. Но в принципе — да.

— На Ковчеге, — сказал Мыш. — В Плеядах.

— И миллиарды по всей галактике прочувствовали процесс по психораме. Нет, мне точно было не больше трех. Я был дома, на Селене, смотрел с родителями инаугурацию, когда этот невероятный тип в синем жилете выломился из толпы и понесся по площади Хронаики с проводом в руке.

— Его задушили! — воскликнул Мыш. — Моргана задушили! Я это психорамил! Один раз в Марс-Сити, в последний год, когда ходил по треугольнику, я познал эту историю, наспех. Как часть какой-то другой документалки.

— Андервуд почти отчекрыжил Моргану голову, — осветил вопрос Кейтин. — Сколько я ни видел повторов, саму смерть всегда вырезают. Но пять миллиардов с гаком испытали все эмоции человека, которого должны во второй раз привести к присяге как Секретаря Плеяд, а некий псих вдруг его атакует и убивает. Мы все ощутили, как Андервуд навалился нам на спины; мы слышали крик Цианы Морган и чувствовали, как она пытается оттащить убийцу; мы слышали, как делегат Кол Сюн вопит о третьем телохранителе — этой части обязано всей неразберихой последующее расследование, — и мы ощутили, как Андервуд оплетает проводом наши шеи, как врезается в них удавка; мы били правыми руками, а наши левые схватила миссис Тай. И мы умерли. — Кейтин тряхнул головой. — Потом тупой оператор проектора — именем Наибн’н, благодаря его идиотизму шайка фанатиков едва не выжгла ему мозги, уверившись, что он участник заговора, — наставил психомат на Циану — вместо террориста, чтобы мы поняли, кто он и куда идет, — и следующие тридцать секунд мы все перебывали бьющейся в истерике женщиной, которая пала на землю и стиснула истекающий кровью труп мужа среди замешательства бьющихся в такой же истерике дипломатов, делегатов и патрульных, глядевших, как Андервуд верткой змеей пролагает путь сквозь толпу и в конце концов исчезает.