Взлеты и падения государств. Силы перемен в посткризисном мире - Ручир Шарма

При Путине власти часто эксплуатируют общественное недовольство миллиардерами самым циничным образом, оберегая тех олигархов, которые находятся в фаворе, и время от времени публично унижая тех, кто пренебрегает пролетариатом. Однажды, еще в 2009 году, Путин отправился в промышленный центр Пикалёво, чтобы заставить алюминиевого миллиардера Олега Дерипаску и других магнатов урегулировать споры с местными рабочими по поводу невыплаченных зарплат. После подписания соглашения посрамленный магнат ушел, забрав с собой ручку, и, как ехидно сообщили государственные СМИ, Путин окликнул его, чтобы забрать ручку, и сделал Дерипаске выговор за “мелочную жадность”. Все это, вероятно, было сделано напоказ, поскольку Дерипаска и Путин по-прежнему считаются близкими друзьями.

Народная неприязнь к миллиардерам бросается в глаза и в Мексике, где магнаты знамениты тем, что зарабатывают состояния на монополиях. Они обладают почти эксклюзивным контролем над широким спектром отраслей, включая телефонию, производство бетона, телевидение и выпечку особых лепешек, которые приносят своим владельцам монопольные прибыли, позволяя поднимать цены. Возникающая в результате ненависть объясняет, почему мексиканские богачи живут в страхе перед похищением ради выкупа, а сверхбогатые укрываются за высокими стенами и надежными системами безопасности. Контраст с открытым образом жизни многих миллиардеров в Азии, где их часто рассматривают как национальных героев, разителен.

Во время своей поездки в Мехико в ноябре 2014 года, выйдя однажды утром из своего гостиничного номера, я поразился обилию молчаливых людей в черных костюмах и с наушниками, наводнивших коридоры отеля. Они заполнили и залитый солнцем внутренний дворик, где я встречался за завтраком с мексиканским журналистом. Я спросил его, что происходит. Оказалось, что люди в костюмах – это охранники одного из ведущих мексиканских миллиардеров. Он заработал состояние в сырьевых отраслях и держится настолько в тени, что местные газеты только недавно впервые смогли раздобыть его фотографию, когда он приехал на встречу с президентом Энрике Пенья Ньето. Если миллиардеры вынуждены настолько прятаться, в стране явно что-то не в порядке с системой наращивания благосостояния.

Семейные связи

Плохие миллиардеры часто бывают выходцами из семейных империй, особенно в развивающихся странах, где старым семьям легче культивировать коррупционные политические связи благодаря слабым институтам. Для определения стран, в которых родственные узы с наибольшей вероятностью снижают конкуренцию и позволяют оставаться на плаву, я использую данные Forbes, различающие состояния миллиардеров, заработанные своими руками, и те, что достались по наследству.

В 2015 году в верхней десятке развитых стран мира доля унаследованного капитала в имуществе миллиардеров составляла более 65 % в Швеции, Германии и Франции, в США и Великобритании – чуть более 30 %, а в Японии – всего 14 %. В десятке ведущих развивающихся стран разброс был еще больше: от 80 % в Южной Корее до более 50 % в Индии, Индонезии и Турции, 1 % в Китае и 0 % в России. Хотя я полагаю, что в целом высокая концентрация семейного капитала – плохой знак для страны, стоит вникать в источники семейного богатства.

Во многих странах новые миллиардеры часто появляются в старых компаниях, а их состояние растет до миллиардного рубежа долгие годы, а иногда и в течение нескольких поколений. В таких случаях семейные связи могут не мешать чистоте и открытости управления корпорациями, особенно если семья отходит в сторону, оставляя за собой право собственности и наблюдения в публичной компании и отдав управление ее деятельностью профессионалу. Такая ситуация может оказаться очень выигрышной, потому что семья обеспечивает долгосрочную ориентацию компании, а рынок – внешний контроль. Такой модели, например, придерживаются в Германии, где семьи миллиардеров контролируют некоторые из наиболее эффективных компаний мира, включая многие компании среднего размера, которые являются основой процветания промышленного экспорта страны и служат для населения предметом гордости, а не возмущения.

Похоже, что так же обстоит дело и в Италии с Францией, где в свежих списках миллиардеров появилось немало новых имен. Многие из этих новичков изначально опирались на активы старых семейных компаний и постепенно перешли из категории мультимиллионеров в список миллиардеров. С 2010 года в Италии появилось двадцать восемь новых миллиардеров, причем более половины из них пришли из отраслей моды и производства предметов роскоши. Двое новых итальянских миллиардеров – это Альберто и Марина Прада из дома моды Prada, основанного в 1913 году. Кроме того, в Италии появились миллиардеры из Dolce & Gabbana и Bulgari. Во Франции миллиардеры в основном появляются в отраслях, которые обычно не связывают с политической коррупцией, зато они часто возникают в компаниях с семейными корнями, таких как Chanel или LVMH. По данным Forbes, две трети французских миллиардеров получили свое состояние по наследству и, как и в Италии, многие новые состояния вырастают из старых компаний. Пьер Кастель, который появился в списке французских миллиардеров в 2015 году, заработал состояние с помощью винодельческой компании, основанной в 1949 году. Акции компаний, производящих предметы роскоши, резко выросли за последние годы в результате бурного роста продаж на развивающихся рынках, в особенности в Китае. Эти новые миллиардеры процветают благодаря конкурентному преимуществу Франции и Италии в производстве утонченных товаров ручной работы, которые являются частью их национальной культуры.

Несмотря на идущие в последние годы разговоры об экономическом подъеме в азиатских странах, многие ведущие магнаты региона происходят из семейных компаний и конгломератов, поэтому их репутация неоднозначна. В Южной Корее состояние многих магнатов строится на семейных долях акций в крупных компаниях, таких как Samsung и Hyundai, поэтому они считаются хорошими миллиардерами в том смысле, что их капиталы заработаны в производственных отраслях. С другой стороны, акции этих компаний продолжают продаваться с дисконтом к акциям сравнимых компаний из других стран, отчасти из-за сохраняющихся сомнений в отношении качества их корпоративного управления или обращения с миноритарными акционерами. Кроме того, в обществе растет обеспокоенность тем, что коммерческая жизнь Южной Кореи управляется замкнутой элитой, связанной родством. Несмотря на то, что южнокорейские миллиардеры управляют незначительной по сравнению с размерами экономики собственностью и действуют почти полностью вне рентоориентированных отраслей, доминирование семейных состояний в среде миллиардеров помогает объяснить, почему имущественное неравенство приобрело в последние годы политическое значение в Сеуле.

Сходная политическая реакция начинает возникать и в Тайване, где не только доля имущества миллиардеров намного выше, чем в Южной Корее, но и семейные связи тоже играют важную роль. На унаследованное имущество приходится 44 % состояния миллиардеров, и половина из двадцати восьми тайваньских миллиардеров связана родством по меньшей мере с еще одним членом списка. В одной семье Вэй четыре миллиардера. Ощущение, что в прежде эгалитарном тайваньском обществе созревает замкнутая семейная элита, позволило оппозиции обвинить правящую партию Гоминьдан в росте имущественного неравенства. В ответ партия предприняла ряд шагов, чтобы взять элиту под контроль, – так, в 2014 году был принят закон “о налогах для богачей”, нацеленный на почти десять тысяч богатейших резидентов страны: для них налог повышается на 40–45 %.