Хронолиты - Роберт Чарльз Уилсон

Я дал ей номер своего сотового, она – номер домашнего терминала, затем допила кофе и произнесла:

– Слишком много у вас плохих новостей.

– Но не только плохих, – ответил я.

Эшли встала:

– Что ж, приятно было познакомиться.

Она повернулась, открыла дверь и вышла на улицу. Я наблюдал в окно, как она прошагала полквартала среди островков уличного освещения, подошла к двери рядом с китайским ресторанчиком и стала возиться с ключами. Квартира над рестораном. Я представил себе: потертый диван и, может быть, кошка. Роза в бутылке из-под вина или плакат в раме на стене. Эхо утраты сына.

Лейтенант полиции Рэймон Дадли, отвечающий за поиски пропавших, согласился встретиться со мной у себя в кабинете на следующий день. Разговор был недолгим.

Явно перегруженный работой кабинетный коп, Дадли слишком часто сообщал одни и те же плохие новости.

– У этих детей, – сказал он (очевидно, в представлении Дадли они срослись в однородную массу «этих детей»), – нет будущего, и они об этом знают. Проблема в том, что это правда. Не секрет, что экономика в заднице. А что мы можем им предложить? Все, что они слышат о будущем, – это только Куан, Куан, Куан. Долбаный Куан. По мнению фундаменталистов, Куан – Антихрист, и нам остается только молиться и ждать вознесения. Вашингтон готовит детей к какой-то войне, которой может не быть. А медноголовые говорят: может, Куан и не причинит нам большого вреда, если мы почтительно склонимся перед ним. Не такой уж букет вариантов, если вдуматься. Плюс всего этого дерьма полно в их музыке и шифрованных чатах.

Понятно, что основную вину лейтенант Дадли возлагал на мое поколение. По характеру своей работы ему, должно быть, приходилось встречаться с неадекватными родителями. Да и на меня он смотрел так, словно был абсолютно уверен, что я один их них.

Я спросил:

– А что по поводу Кейтлин?..

Коп взял со стола досье и зачитал. Никаких сюрпризов. Восемь молодых людей, все из младшего подразделения клуба Уитмена, не вернулись домой с собрания. Друзья и родители пропавших детей были подробно опрошены.

– За исключением вас, мистер Уорден, и я ожидал, что вы появитесь.

– Уит Делахант сообщил вам обо мне, – догадался я.

– Он упоминал о вас, когда его опрашивали, но не только в этом дело. Мне звонил федерал в отставке по имени Моррис Торранс.

Быстро сработали. Впрочем, Моррис всегда был добросовестным.

– Что же он сказал?

– Попросил оказывать вам всяческое содействие. Собственно, я уже сделал все, что мог. Больше мне нечего добавить, разве что у вас есть какие-то конкретные вопросы. Ах да, у него была еще одна просьба.

– Какая?

– Он просил передать, чтобы вы с ним связались. Сказал, что ему очень жаль, что с Кейтлин такое случилось, и он, возможно, сумеет помочь вам.

Может, мне и стоило поучаствовать в коллективной терапии Регины Ли и признаться, что я испытываю страх за Кейтлин – страх и предчувствие несчастья, которые накрывали меня всякий раз, стоило только закрыть глаза. Но это не в моих правилах. С ранних лет я научился притворяться спокойным перед лицом катастрофы. Скрывать свои страхи, как постыдный секрет.

Но я постоянно думал о Кейт. Я все еще помнил ее той Кейтлин, какой она была в Чумпхоне, пятилетней малышкой, настолько же бесстрашной, насколько и любопытной. Дети по своей природе очень открыты, поэтому их ложь так очевидна. А жизнь взрослых – это искусство обмана. Я хорошо знал, каким Кейтлин была ребенком, поэтому никогда не забывал про ее ранимое сердце. И от этого еще более мучительно было думать (или стараться не думать) о том, где она сейчас и с кем. Самый главный родительский порыв – воспитывать и оберегать. Убиваться по ребенку – это признавать свою полную беспомощность. Ты не сможешь оберегать то, что ложится в землю. Не сможешь подоткнуть одеяло вокруг могилы.

Я плохо спал по ночам, подолгу смотрел в окно мотеля, пил пиво вперемежку с диетической колой (и бегал в уборную каждые полчаса), пока сон не накрывал меня тягучей волной. Сны я видел сумбурные и бессмысленные. А просыпаясь, я словно попадал в другой сон, полный жестокой иронии: весеннее утро, солнечный свет льется с бескрайнего неба.

Я думал, что знакомство с Эшли Миллс останется без продолжения, но она позвонила мне через десять дней после исчезновения Кейтлин. Голос у нее был деловой, и она быстро перешла к сути:

– Я договорилась о встрече кое с кем, – сказала она. – Этот человек может что-то знать об Адаме и Кейтлин, но я не хочу встречаться с ним наедине.

– Сегодня днем я свободен, – ответил я.

– Он работает по ночам. Если то, что он делает, можно назвать работой. Это малоприятно.

– Он что, сутенер?

– Ну-у… – протянула она, – он что-то вроде наркодилера.

На прошлой неделе большую часть времени я провел в сети, изучая феномен «молодежного хаджа» и движение куанистов, продирался сквозь их скрытые чаты.

Никакого единого движения куанистов, конечно, не существовало. Лишенное плоти и крови Куана, «движение» представляло собой мешанину из утопических теорий и квазирелигиозных культов, которые состязались за первенство. Объединяло их лишь почитание, преклонение перед Хронолитами. Для хаджистов любой Хронолит был священным предметом. Физическая близость к камню Куана представлялась хаджистам источником всевозможных способностей: просветления, исцеления, изменения сознания, прозрений великих и малых. Но в отличие, например, от паломников в Лурд подавляющее большинство хаджистов были совсем юными. Это было «молодежное движение» – по терминологии двадцатого века. Как и в большинстве ему подобных, мода играла здесь такую же роль, как и убеждения. На самом деле очень немногие американцы совершали реальное паломничество к Хронолиту, но довольно часто можно было увидеть подростка в бейсболке или рубашке с фирменной эмблемой куанистов – чаще всего вездесущее «К+» в красном или оранжевом круге. (Или более хитрые и якобы тайные знаки: шрамы на сосках или мочках ушей, серебряные браслеты на лодыжках, белые повязки.)

Символом «К+», намалеванным мелом или краской на стенах и тротуарах, изобиловал район Эшли. В назначенное время я подъехал к китайскому ресторану, Эшли выскочила из двери своей квартиры и заняла пассажирское сиденье.

– Хорошо, что у вас дешевая машина, – заметила она. – Не привлечет внимание.

– Куда едем?

Она назвала адрес в пяти кварталах отсюда, в районе, где работали только склады, забегаловки, продающие фастфуд на вынос, и винные магазины.

– Этого парня зовут, – сообщила Эшли без долгих предисловий, – Чивер Кокс, почти все его сделки – из числа тех, о которых не упоминают в декларации о доходах. Я знаю его, потому что покупала у него табак, – произнесла она нарочито нейтральным тоном, но мельком взглянула на меня, ожидая неодобрения: – До того как получила лицензию наркозависимой, я имею в виду.