Музей невинности - Орхан Памук

Весь стол смотрел на него и Нурджихан. Вскоре они пошли танцевать.

— Иди найди Мехмеда. Пусть спасет её от Заима, — не унималась Сибель.

— Знать бы еще, хочет ли Нурджихан, чтобы её спасали?

— Только еще не хватало, чтобы моя подруга стала добычей этого недоделанного Казановы, у которого все мысли вертятся вокруг постели.

— Заим очень добрый и порядочный человек, просто он неравнодушен к женщинам. А потом, почему Нурджихан не может иметь здесь интрижку, как во Франции? Разве жениться — обязательно?

— Французский мужчина не будет унижать женщину за то, что она отдалась ему до свадьбы, — расставила все по местам Сибель. — А тут её начнут склонять. И, что самое главное, мне не хотелось бы обижать Мехмеда.

— Мне тоже. Но я не хочу, чтобы чужие заботы омрачали нам помолвку.

— Тебе совершенно не нравится устраивать счастье другого человека, — высказала Сибель. — Подумай лучше, что, если Нурджихан с Мехмедом поженятся? У нас же появятся лучшие друзья на всю жизнь!

— Не думаю, что сегодня вечером Мехмеду удастся увести Нурджихан от Заима. Он боится соперничать с другими мужчинами.

— Так поговори с ним, пусть будет посмелее. А я, даю слово, улажу все с Нурджихан. Иди же, приведи его. — Увидев, что я встаю, она нежно улыбнулась: — Ты такой красивый. Смотри, не застревай у чужих столов, возвращайся скорей.

Я подумал, что, пока хожу, смогу увидеть Фюсун. Лица гостей казались мне хорошо знакомыми, словно я смотрел на фотографии семейного альбома, которые всегда тщательно расклеивала мать, но в то же время со странным замешательством не мог вспомнить, кто кому кем доводится — кто чей муж и кто чья сестра.

— Дорогой Кемаль, — вдруг произнесла приятная женщина средних лет. — Ты помнишь, что, когда тебе было шесть лет, ты предложил мне стать твоей женой?

Я узнал её, только когда увидел её восемнадцатилетнюю дочь: «А-а, тетя Мераль! Ваша дочь — вылитая вы». Женщина оказалась младшей дочерью маминой старшей тетки. Она извинилась, что им придется пораньше уйти, так как у её дочери завтра вступительный экзамен в университет, и, как я тут же подсчитал, у меня разница в возрасте с дочкой этой женщины ровно двенадцать лет, так что само собой вышло посмотреть туда, где сидела Фюсун. Но её опять не оказалось ни на танцплощадке, ни за дальними столами, а может, я просто не разглядел: слишком уж много толпилось вокруг людей.

Через три секунды должна была появиться фотография, на которой заснят один приятель моего отца, владелец страховой компании. От меня на том снимке предстояло отразиться только руке. Я потом раздобыл эту фотографию у одного коллекционера, собиравшего снимки приемов и свадеб в «Хилтоне», которые хранились у него в забитом хламом доме. На заднем её плане запечатлелся один банкир, который пожимал руку отцу, — приятель моего будущего тестя. Я с изумлением вспомню, что видел его в лондонском универмаге «Хэрродс» (я был там два раза), когда он в задумчивости выбирал себе темный костюм.

Я шел между столами, то и дело подсаживаясь сфотографироваться на память с гостями, и видел вокруг множество смуглых искусственных блондинок, довольных собой богатых мужчин, галстуков, часов, одинаковых туфель на каблуках и золотых браслетов, видел, что усы и бакенбарды у мужчин тоже почти одинаковые, что едва ли не со всеми этими людьми я знаком или нас связывает нечто общее, предвидел прекрасную жизнь, ожидавшую меня, и наслаждался бесподобной красотой летней ночи, в которой витал аромат мимозы. Мы расцеловались с первой турчанкой, впервые победившей на европейском конкурсе красоты, которая в сорок лет, после двух неудачных замужеств, полностью посвятила себя бедным, инвалидам и сиротам, а также сбору пожертвований для организации благотворительных балов и поэтому раз в два месяца бывала в конторе у отца. («Какая самоотверженность, сынок, — говорила мама, — она ведь получает проценты!») С вдовой, судовладелец-муж которой погиб во время семейной ссоры от выстрела в глаз, отчего она потом на всех семейных ужинах появлялась с заплаканными глазами, мы обсудили, как прекрасен вечер. С искренним уважением я пожал мягкую руку известного колумниста Джеляля Салика — в те дни самого любимого и уважаемого, самого необычного и смелого колумниста Турции. За следующим столом сфотографировался с семейством покойного Джевдета-бея, одного из первых мусульман-предпринимателей в республиканском Стамбуле — его сыновьями, дочерью и внуками[9] . За третьим столом, где сидели гости Сибель, принялся обсуждать конец сериала «Беглец», за действием которого в те дни следила вся Турция и завершающая серия которого намечалась на среду. (Главного героя, доктора Ричарда Кимбла, разыскивали за преступление, которого он не совершал, а он не мог доказать свою невиновность и вынужден был скрываться.)

В конце концов я дошел до бара, где в укромном уголке взгромоздился на стул рядом с Мехмедом и Тайфуном, нашим общим приятелем по Роберт-колледжу, и заказал себе стаканчик ракы.

— О-о-о, все «женихи» сбежались сюда, — засмеялся Тайфун, увидев меня рядом. Наши лица расплылись в ностальгической улыбке, вызванной не только встречей, но и приятными ассоциациями со словом «женихи». В последнем классе лицея, на «мерседесе» Тайфуна, который его отец давал ему ездить в школу, мы наведывались в очень дорогой дом свиданий, расположенный в старинном особняке какого-то османского паши на окраинах Эмиргана, и проводили там время в объятиях одних и тех же нежных красоток. Мы были сильно привязаны к этим милым девушкам, что, конечно, хотели скрыть от них, и даже несколько раз катали их на машине, а они брали с нас денег гораздо меньше, чем со старых спекулянтов или пьяных дельцов, приходивших к ним по вечерам. Некогда очень красивая и дорогая дама легкого поведения, владевшая тем домом свиданий, всякий раз любезно беседовала с нами, будто мы встретились на балу в Большом клубе. Но, увидев нас — в школьной форме, в пиджаках и при галстуках, будто мы только что убежали с урока, она непременно хохотала и кричала своим девочкам, которые в ожидании клиентов в крохотных мини-юбках листали на диванах какой-нибудь комикс: «Девочки! Приехали ваши женихи из школы!»

Я заговорил о тех днях. Мне подумалось, счастливые воспоминания развеселят Мехмеда. Однажды после любовной зарядки мы заснули в теплой от весенних солнечных лучей, попадавших сквозь щели в ставнях, комнате и проспали первый урок после обеденного перерыва. Пожилой благонравный учитель географии, половину которой мы тоже пропустили, строго спросил: «Какая у вас уважительная причина?» — на что мы ответили: «Учили ботанику!» После этого выражение «учить ботанику» приобрело в нашей компании особый смысл. Ведь и у девушек в том доме, на фасаде которого значилось «Отель-ресторан „Полумесяц"», были «ботанические» имена: Цветок, Листик, Дафна, Роза.

Однажды мы поехали туда на ночь; и вот только мы с девочками удалились, приехал известный богач с немецкими партнерами, и девушек стуком в двери позвали вниз исполнить для иностранных гостей танец живота, нас тоже заставили спуститься. В качестве утешения нам позволили сесть в ресторане за свободный столик и издалека наблюдать за происходящим. Мы с ностальгией вспоминали, как приятно было смотреть на их сверкающие, расшитые блестками костюмы и каким красивым казался их танец, который они танцевали не столько для чванливых немцев, сколько для нас, зная, что мы в них влюблены, и понимая: его мы будем помнить всю жизнь.