Музей невинности - Орхан Памук

— И до сих пор танцует? Уже первый час ночи. — Он увидел, что я направляюсь в ту сторону. — Мне этот твой Кенан понравился. Вот пусть за него выходит.

— Мне им это передать? — крикнул я, удаляясь. С детства у меня вошло в привычку всегда злить брата и специально уходить, если он мне говорил что-то липшее.

Потом я много лет вспоминал, как был рад и счастлив, когда шел к дальним столам, где сидели сотрудники «Сат-Сата» и семья Фюсун. Ведь уладить все мне удалось уже сейчас, и спустя тринадцать часов сорок пять минут Фюсун придет ко мне снова. Предо мной, подобно сверкающему вдали огнями Босфору, расстилалась чудесная жизнь, в которой меня ждало лишь счастье. Я улыбался и обменивался любезностями с красивыми девушками, наряды которых пришли от танцев в приятный беспорядок, с гостями, решившими остаться до конца вечера, с друзьями детства и заботливыми тетушками, которых я знал уже тридцать лет. В глубине души я на всякий случай успокаивал себя, что если дело зайдет слишком далеко, то женюсь тогда не на Сибель, а на Фюсун.

Сибель сидела за столом с моими подчиненными и участвовала в сеансе «призывания духов», в чем было больше воздействия паров алкоголя, нежели истинного спиритизма. Когда духи, которых призывали не слишком всерьез, так и не явились, все разошлись. Сибель осталась за опустевшим столом, рядом с Кенаном и Фюсун. Я подошел как раз, когда они беседовали. Кенан увидел, что я приближаюсь, и захотел увести Фюсун танцевать. Фюсун, заметившая меня, отказалась, сославшись на то, что ей жмет туфля. Начался быстрый танец, и Кенан пригласил другую девушку, словно главным для него было всего лишь весело провести время. За столом осталось свободное место между Сибель и Фюсун. И я сел именно туда, между ними. Жаль, что нас никто не сфотографировал в тот момент! Мне бы так хотелось показать посетителям моего музея эту фотографию!

Сибелъ и Фюсун, как две светские дамы, много лет знакомые друг с другом, чинно обсуждали проблемы спиритизма. Фюсун, которую я считал не очень сведующей в религиозных вопросах, сказала, что души, конечно, существуют, но, когда мы, простые смертные, пытаемся заговорить с ними, совершаем страшный грех. Так, уточнила она, говорил её отец, сидевший сейчас за соседним столом, на которого она изредка поглядывала.

— Однажды, три года назад, я не послушалась отца и от любопытства решила с одноклассницами по лицею устроить сеанс спиритизма, — продолжила Фюсун. — Не думая ни о чем, я написала на бумаге имя моего школьного приятеля Недждета, которого очень любила, но с которым мы потерялись... Душа человека, чье имя я просто ради развлечения написала на бумаге, все-таки пришла, но я очень пожалела об этом.

— Почему?

— Чашка дрожала так, что сразу стало понятно: моему другу сейчас очень больно. Чашка продолжала трястись, и меня пронзило: Недждет хочет мне сказать о чем-то важном. А потом вдруг она остановилась. Все решили, что этот человек именно в сию секунду и умер... Откуда им было знать, интересно?

— Откуда же? — спросила Сибель.

— Тем же вечером я искала в шкафу потерявшуюся перчатку и вдруг нашла на дне ящика носовой платок, который много лет назад мне подарил Недждет. Может быть, то была случайность. Но мне так не показалось. Я вынесла из этого урок. Потеряв близких или любимых, не надо делать им больно, призывая их души. Гораздо лучшим утешением многие годы может служить какая-нибудь вещь, которая напоминает о них. Скажем, сережка...

— Фюсун, доченька, идем домой! — позвала тетя Несибе. — Завтра у тебя экзамен, а у отца глаза уже закрываются!

— Подожди, мама, — решительно ответила Фюсун.

— Я совершенно не верю в спиритизм, — пожала плечами Сибель. — Но обязательно пошла бы на такой сеанс, чтобы посмотреть, во что играют люди и чего они боятся.

— Если вы скучаете по любимому человеку, что вы предпочтете, — спросила Фюсун, — собрать друзей и призвать его душу или найти какую-нибудь его старую вещь, например пачку из-под его сигарет?

Пока Сибель раздумывала над изящным ответом, Фюсун внезапно встала, потянулась к соседнему стулу и, взяв сумку, положила её перед нами. «Эта сумка напоминает мне о моем позоре. О стыде за то, что я продала вам подделку».

Я видел сумку на руке Фюсун, но не заметил, что она та самая, купленная мною. Но ведь мне её продала Шенай-ханым, и когда я встретил Фюсун на улице, то отнес сумку в «Милосердие»! Она еще вчера лежала там. Как же получилось, что сейчас эта сумка объявилась здесь? Я растерялся, как зритель в цирке перед ловким фокусником.

— Вам очень она идет, — похвалила Сибель. — К вашему оранжевому платью, к шляпке, так что я даже позавидовала вам, когда увидела. И пожалела, что вернула сумку в магазин. Вы очень красивая.

Я понял, что у Шенай-ханым еще много таких сумок. Может быть, продав одну мне, она положила на витрину новую, а третью дала на вечер Фюсун.

— Когда вы поняли, что сумка поддельная, вы больше ни разу не пришли к нам в магазин, — сказала Фюсун, мило улыбнувшись Сибель. — Это меня расстроило, но, конечно, вы абсолютно правы. — Открыв сумку, она показала её изнутри. — Наши умельцы отлично знают, как подделывать европейские марки. Но те, кто в этом разбирается, как вы, сразу видят копию. Я... — Внезапно она запнулась, замолчала, показалось даже, что едва сдерживает слезы. Однако, насупив брови, Фюсун начала произносить слова, которые, видимо, заготовила заранее: — Мне совершенно не важно, из Европы вещь или нет. Настоящая она или подделка, тоже не важно... Мне кажется, люди не любят поддельные вещи не из-за того, что они ненастоящие, а потому, что выглядят дешевыми. Для меня гораздо хуже — придавать значение не самой вещи, а её марке. Например, есть такие, кто считает главным не свои чувства, но что другие об этом скажут... тут она взглянула на меня.

— Я запомню надолго ваш вечер благодаря этой сумке. От всей души поздравляю вас! Вечер был просто незабываемым!

Она встала, моя красавица, и, пока мы пожимали ей руки, расцеловала нас обоих в щеки. Уже собираясь уходить, она заметила, что к столу приближается Заим, повернулась к Сибель и спросила:

— Заим-бей ведь лучший друг вашего жениха, не так ли?

— Да, — кивнула Сибель.

Когда Фюсун удалялась под руку с отцом, Сибель недоуменно пожала плечами: «Почему она об этом спросила?» — но в её словах не слышалось презрения. Можно было даже сказать, что Фюсун ей понравилась и произвела на неё впечатление.

Фюсун медленно удалялась, а я с любовью и восхищением смотрел ей вслед.

Заим сел рядом со мной:

— За столом твоей фирмы весь вечер шутили по поводу тебя и Сибель, — сказал он. — Хочу предупредить тебя как друг.

— Что значит «шутили», о чем шутили?

— В «Сат-Сате» каждый знает, что вы с Сибель по вечерам, когда все уходят, занимаетесь любовью на диване у тебя в кабинете... Шутили об этом. Кенан рассказал Фюсун. А Фюсун мне. Она страшно обижена.

— Что опять стряслось? — спросила подошедшая к нам Сибель. — Что тебя опять так расстроило?