Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник - Никки Френч

– Вы правы, – признался он. – Мне это показалось… даже не знаю… странным?

– И все вот так закончится?

– Похоже на то. – Он помялся в нерешительности. – Могу теперь я задать вам один вопрос?

– Задавайте.

– Как вам наверняка известно, мы живем в эпоху, когда практически любые услуги предоставляются по отдельному контракту.

– Я в курсе.

– Вы знаете, как это происходит: стараются сократить штат, даже если в результате денег уходит больше. Нам тоже приходится нанимать людей по контракту.

– И какое отношение данная ситуация имеет ко мне?

– Я тут подумал… Не могли ли бы вы дать мне стороннее мнение? Мы, разумеется, заплатим вам за беспокойство.

– Стороннее мнение по какому вопросу?

– Как бы вы отнеслись, если бы я попросил вас поговорить с сестрой Джоанны Вайн? Ей было девять, когда девочка исчезла, и она на момент исчезновения находилась рядом.

Фрида задумчиво посмотрела на Карлссона. Он выглядел немного смущенным.

– Почему я? Вы ничего обо мне не знаете, и у вас наверняка есть собственные сотрудники, которые выполняют подобные задания.

– Да, разумеется. Честно говоря, я просто иду ва-банк. Из прихоти.

– Прихоть! – Фрида рассмеялась. – Звучит не очень разумно.

– Это неразумно. И вы правы, я вас не знаю. Но вы связали…

– В результате связь оказалась ложной.

– Ну да, в общем, похоже на то.

– Наверное, вы просто в отчаянии, – сочувственно заметила Фрида.

– Большинство дел довольно просты. Мы проводим стандартное расследование, придерживаясь существующих правил. Есть кровь, есть отпечатки пальцев, есть ДНК, есть лицо на пленках видеонаблюдения, есть свидетели. Все довольно очевидно. Но время от времени попадаются дела, в которых свод правил, похоже, совершенно не пригоден. Мэтью Фарадей словно растворился в воздухе, и нам совершенно не за что зацепиться. У нас нет ни одной улики. Поэтому нам приходится брать то, что дают: какие-то слухи, подозрения, любую возможную связь с другим преступлением – какими бы незначительными они ни были.

– Я все еще не понимаю, что такое могу сделать, чего вам не может предоставить кто-то другой.

– Возможно, совершенно ничего. Как я уже сказал, я просто иду ва-банк, и, скорее всего, мне предстоит хорошая взбучка за разбазаривание денег налогоплательщиков, за дублирование работы, в котором нет необходимости. Но, возможно, вы обладаете способностью проникновения в суть, которой не обладают другие. И вы – человек посторонний. Возможно, вы окажетесь в состоянии увидеть детали, которые мы пропустили лишь потому, что слишком долго и упорно их разглядывали.

– Эта ваша прихоть…

– Я вас слушаю.

– Сестра…

– Ее зовут Роуз Тил. Мать вышла замуж вторично.

– Она что-то видела?

– Она утверждает, что не видела ничего. Но ее, похоже, буквально парализует чувство вины.

– Даже не знаю, – покачала головой Фрида.

– Вы хотите сказать, что не знаете, поможет ли это нам?

– Это зависит от того, что вы подразумеваете под помощью. Когда я слышу подобные заявления, мне хочется сделать одно: снять с человека груз вины, помочь ему двигаться дальше. Считаю ли я, что где-то в глубинах ее памяти скрывается воспоминание, которое можно вытащить на поверхность? Я не думаю, что память настолько просто устроена. Как бы там ни было, это не моя специализация.

– А какая у вас специализация?

– Помогать людям справиться с тем, что у них внутри: со страхами, желаниями, ревностью, печалями…

– А как насчет того, чтобы помочь найти пропавшего мальчика?

– Своим пациентам я предоставляю место, где они чувствуют себя в безопасности.

Карлссон огляделся.

– Это хорошее место, – заметил он. – Я могу понять, почему вам не хочется покидать его и выходить в наш лишенный порядка мир.

– Знаете, работать с беспорядком в умах не так уж и безопасно.

– Вы обдумаете мою просьбу?

– Конечно. Но не особенно надейтесь, что я позвоню.

В дверях он сказал:

– Наши профессии очень похожи.

– Вы находите?

– Симптомы, улики… Ну, вы понимаете.

– Я не думаю, что они так уж похожи.

Когда он ушел, Фрида вернулась в кухню. Она как раз тщательно разбирала капусту на соцветия согласно инструкции в рецепте Хлои, когда в дверь снова позвонили. Она замерла и прислушалась. Нет, это не Карлссон. И точно не Оливия, потому что Оливия обычно стучала дверным молоточком, помимо того что нажимала на кнопку звонка или даже кричала в почтовую щель, требуя немедленно впустить ее. Она убрала кастрюлю с луком с полки в камине, подумав, что все равно не очень голодна. Все, что ей хотелось, – это съесть пару крекеров с сыром. Или вообще только выпить чашку чая и лечь спать. Но она знала, что уснуть не сможет.

Она приоткрыла дверь, не сняв цепочку.

– Кто это?

– Я.

– Кто «я»?

– Я, Джозеф.

– Джозеф?

– Холодно.

– Зачем вы пришли?

– Очень холодно.

Первым желанием Фриды было велеть ему убираться прочь и захлопнуть дверь перед самым его носом. О чем он думал, когда явился к ней вот так, без предупреждения? Но потом ее охватило знакомое чувство, которое сопровождало ее всю жизнь, с самого детства. Она представила себе, что кто-то смотрит на нее, судит, комментирует ее поступки. Что бы сказал наблюдатель? «Вы только посмотрите на эту Фриду. Она звонит ему, просит об одолжении, и он тут же бросается его выполнять, не задавая никаких вопросов. Затем он приезжает к ней – замерзший, одинокий, – а она даже дверь ему не открывает». Иногда Фриде очень хотелось никогда больше не чувствовать присутствие этого невидимого судьи.

– Входите, – вздохнула Фрида.

Она сняла цепочку и открыла дверь. В дом ворвались пронизывающий ветер и темнота, а вместе с ними в коридор ввалился Джозеф.

– Как вы узнали, где я живу? – подозрительно спросила она, но тут он поднял голову, и от ужаса у нее перехватило дыхание.

– Что с вами случилось?

Джозеф не ответил. Он присел на корточки и попытался развязать шнурки, сбившиеся в сложный намокший узел.

– Джозеф!

– Нельзя тащить грязь в ваш красивый дом.

– Это неважно.

– Вот.

Он стащил с ноги грубый башмак, у которого отрывалась подметка. Носки у него были красного цвета, с рисунком в виде северного оленя. Затем он приступил к сражению со вторым башмаком. Фрида вгляделась в его лицо: левая щека опухла и посинела, а лоб пересекал глубокий порез. Стащив наконец и второй башмак, Джозеф аккуратно поставил обувь у стены.