Пламя Магдебурга - Алекс Брандт

Белая лошадь фыркала и била хвостом по бокам. По виску Маркуса медленно стекала прозрачная капля пота. Почему отец медлит?

Один из всадников наклонился к офицеру и что-то прошептал ему на ухо. Тот вопросительно посмотрел на него, а после кивнул.

– Что ж, – сказал он, – нет времени разбираться. Отправляйтесь куда хотите. Но впредь не отъезжайте от своего города далеко, будьте поближе к дому – тогда родные смогут похоронить вас по-христиански.

Окончив эту странную речь и махнув рукой своим людям, он тронулся с места. Другие всадники последовали за ним, засовывая в кобуры пистолеты. Шляпы с красными лентами, пики и стальные шлемы растаяли в пыльном облаке.

Поравнявшись с цеховым старшиной, солдат, которого звали Филиппом, вдруг натянул поводья, остановился.

– На твоем лице печать смерти, старик, – сказал он. – Ты скоро умрешь.

И зло пришпорил белую лошадь.

* * *

Петля осады с каждым днем сдавливала Магдебург все сильней и сильней. Никто в Кленхейме не мог знать о событиях в столице ничего определенного – приближаться к окруженному императорской армией городу по-прежнему опасались. Но звуки пушечной стрельбы день ото дня делались все громче и яростней, и уже только по одному этому обстоятельству можно было догадаться, что шведский король все еще находится далеко от стен Эльбского города, тогда как католики готовят решающий штурм.

Между тем в Кленхейме ждали нового появления солдат. Дозорные на башнях целыми днями высматривали, не покажется ли на дороге имперское знамя, стражники по первому сигналу были готовы зажечь фитили аркебуз. На этот раз горожане решили не повторять прежней ошибки и были намерены встречать солдат не уговорами, а арбалетными стрелами и залпом из ружей. Не зря говорят: не читай волку Святого Писания…

Через несколько дней после возвращения из Гервиша Якоб Эрлих, подозвав к себе сына, сказал:

– Отправишься в Рамельгау. Возьми с собой двоих-троих парней, кому доверяешь.

– Думаешь, в Рамельгау удастся что-то купить?

– Купить – вряд ли. Но, может, узнаете, что в нашей округе теперь происходит. Нельзя все время сидеть в Кленхейме, как в норе.

– Когда?

– Завтра же.

Отец приказал – значит, надо собираться в дорогу. Что нужно? Мешок за плечи, длинный охотничий нож к поясу. В мешок – запас хлеба, несколько луковиц, пиво в кожаной фляге. Перебрав в уме своих приятелей и знакомых, Маркус решил взять провожатыми Петера Штальбе и Альфреда Эшера.

Из Кленхейма вышли, едва рассвело. Над землей плыл белесый туман, капли росы дрожали на тонких цветочных стеблях.

– Вот что ни говори, а не нравится мне народ в Рамельгау, – сказал Петер, когда дорога нырнула под свод высоких деревьев.

– Почему? – спросил Маркус.

– Ушлые они. Смотрят вроде приветливо, а по глазам видно: за дурака тебя держат.

– Тебе не все равно, за кого тебя держат? Нам от них рыба нужна, а не любезности.

– Твоя правда, – зевнув, согласился Петер. – Да только разве достанешь у них теперь этой рыбы? К ним в Рамельгау, как зима кончилась, многие приезжали, но возвращались все с пустыми руками. Матушка говорила…

– Черт с ней, с рыбой, – оборвал Маркус. – Не это главное. Узнать бы, что в Магдебурге происходит.

– Так вроде успокоилось все, – сказал Альфред Эшер. – Уже, почитай, два дня как стрельба затихла.

– Посмотрим, – нахмурившись, ответил Маркус.

Они шли вперед, настороженно вглядываясь в клубящийся над дорогой туман, прислушиваясь к каждому шороху. Кто знает, откуда может появиться солдатский патруль… Но все было спокойно. Не слышно было топота конских копыт, не звенело за поворотом железо, не разносились в воздухе злые, лающие голоса. Дорога покорно и тихо стелилась между деревьями и некоторое время спустя скользнула со склона холма вниз, выводя на открытое место. Перед ними была река, плетеные ограды и тростниковые крыши рыбачьих домов. Не услышав и не увидев ничего подозрительного, Маркус махнул рукой: пошли.

Рамельгау была пуста. Двери в домах были распахнуты и хлопали на ветру, на овощных грядках вместо лука, капусты и тыкв пробивались из земли сорняки. Чуть дальше, ближе к речному берегу, валялось несколько перевернутых лодок с проломленными днищами.

Они зашли в несколько домов, покричали, вызывая хозяев, – никто не ответил.

– Что за чертовщина такая? – пробормотал Маркус. – Куда они все подевались?

Ветер усилился, и теперь в воздухе ощущался слабый, едва различимый запах дыма. Где-то далеко горели костры.

Заглянув для верности в окно одного из домов, Маркус решил подойти к берегу, чтобы посмотреть, не осталось ли там целых, не сломанных лодок. Ведь если им удастся найти лодку, они смогут проплыть по течению вверх, подобраться к столице ближе. Гораздо лучше полагаться на то, что увидел сам, нежели на чужие рассказы. Кто знает, может быть, солдаты уже снялись с лагеря и ушли прочь?

Ступив на берег реки, Маркус невольно отшатнулся назад, едва не потеряв равновесие. То, что он увидел, показалось ему настолько немыслимым и диким, что он зажмурился и с силой провел рукой по глазам.

По реке плыли трупы – столько, что нельзя было сосчитать. Они проплывали мимо, покачиваясь на водной поверхности, и поток их не иссякал. Мертвые, окоченевшие тела, похожие издалека на бревна, словно кто-то сплавлял лес по реке. Большие бревна, а некоторые маленькие, даже крошечные. Почти все они казались серыми, бесцветными, лишь изредка удавалось различить на них грязные потеки крови или черноту ожогов.

Застыв на одном месте, Маркус смотрел, как они плывут – безмолвные, изуродованные, – плывут, неподвижно уставившись в тусклое дождевое небо. Было очень тихо, только сухие стебли тростника шелестели на ветру и заискивающе плескала у ног речная вода.

– Что это, Маркус? – прошептал Петер. – Откуда… они?

Эрлих не слышал его.

Начал накрапывать дождь. Легкие капли разбивались об воду, оставляя на ней чуть заметные круги. Постепенно капли отяжелели, набрали силу и незаметно слились в хлесткие холодные струи, полосовавшие реку и ту страшную процессию, которая двигалась по ней. Гладкая стальная поверхность воды взорвалась, будто от гнева, вздулась прозрачными пузырями.

Сквозь шелест дождя Маркус вдруг услышал какой-то звук у своих ног. Посмотрев вниз, он зажал рот рукой, чтобы не закричать. Течение прибило к берегу человека – мертвого человека. Половина лица его была обожжена, запекшаяся кровь вперемешку с сажей. Огонь содрал кожу, оставив уродливые борозды и ямы, в которых поблескивали лужицы воды. Уцелевший глаз смотрел в никуда. Приглядевшись, Маркус увидел, что это лицо молодой девушки. Может быть, раньше она была красива. Но теперь это невозможно было понять. Крупная родинка на щеке. Выжженные под корень брови. Обугленный рот…