Пламя Магдебурга - Алекс Брандт

Тринадцать лет путешествует по дороге война. От княжеского замка до лачуги угольщика, от Рейна до Одера, бредет, опираясь на костяной посох, укрыв страшное свое лицо капюшоном, и люди в страхе захлопывают перед ней двери. Земля дрожит под ее шагами, липкий кровавый след тянется за ее спиной. Кого-то она щадит, шаркает черными ногами мимо. К кому-то стучится в дверь. Все боятся войны – и все ее забывают. Дорога принесла ее – дорога и унесет. Нужно только спрятаться и переждать, а там, глядишь, все снова будет как прежде: вместо солдатских постоев – заезжие купцы, вместо горбатой виселицы – ярмарочное колесо с разноцветными лентами, вместо ружейной стрельбы – шумная деревенская свадьба. Снова будет сыпаться зерно на мельничные жернова, снова будет литься пиво в трактирах. Потерпите еще немного, люди! Господь сжалится над милой, усталой Германией…

* * *

Для поездки в Гервиш Якоб Эрлих отобрал пятерых провожатых: Маркуса, Вильгельма Крёнера, Гюнтера Цинха, Альфреда Эшера; пятым, после некоторых раздумий, взял Отто Райнера, сына покойного кровельщика. Крепкий парень, неглупый. Нужно, чтобы они с Маркусом помирились, притерлись друг к другу. Негоже ссориться из-за женской юбки.

Выехали на рассвете. Райнер правил запряженными в телегу лошадьми, Эшер, Крёнер и Цинх сидели с ним рядом. Сам цеховой старшина с сыном ехали впереди, на двух буланых конях, высматривали дорогу.

Оружия с собой захватили в достатке: пять аркебуз, мешочек с тремя дюжинами пуль, кожаную пороховницу, топор на длинном древке. У верховых, кроме того, были приторочены к седлу кобуры с пистолетами. Если бы лет пять назад кто-то сказал Якобу Эрлиху, что для поездки в Гервиш ему придется брать с собой целый арсенал, он бы только поморщился. Но сейчас время другое. Хочешь уберечь себя и свое добро – будь готов к драке.

Деньги, что взяли с собой, были зашиты у него в поясе. Полсотни серебряных монет, настоящее богатство. Прежде за такие деньги можно было бы скупить в Гервише весь урожай. А вот сколько удастся сейчас – одному Богу известно…

День выдался хороший. Огромное голубое озеро неба плыло над головой, белыми соляными горстями таяли в нем облака. Колеса скрипели, из-под конских копыт выбивалась желтая пыль.

Цеховой старшина чуть повернул голову, посмотрел на едущего рядом сына. Уверенно держится в седле, хороший наездник. Странное дело: мужчины в роду Эрлихов всегда были коренастыми, крепкими. Такими были его отец и его дед, умерший тридцать лет назад от лихорадки, таков же вышел и Андреас, его старший сын. Но Маркус отличался от них от всех. Высокий, узкоплечий, темноволосый… Впрочем, ни силой, ни характером его Господь не обидел. Однажды в трактире у него приключилась размолвка с Карлом, сыном дровосека Генриха Гаттенхорста. Выпив лишнего, тот при всех оскорбил Маркуса, пригрозил свернуть ему челюсть. Маркус ничего не ответил ему, не полез в драку. Вместо этого молча, не сводя с обидчика глаз, пробил ударом кулака деревянную перегородку в два пальца толщиной. Рука при этом сильно распухла, но кости – что удивительно – остались целы. Узнав о случившемся, Якоб вначале хотел устроить сыну крепкую взбучку, но затем передумал. То, что сделал Маркус, – мужской поступок, поступок, внушающий уважение. А уважение рождает власть.

Цеховой старшина нахмурился, задумчиво тронул рукой темную лошадиную гриву.

Через месяц должна состояться свадьба Маркуса и Греты Хоффман. Черт возьми, не будь она дочерью бургомистра, он никогда не разрешил бы сыну жениться на ней. Слишком глупа, слишком набожна, слишком покорна. Бледная тень своей матери… Настоящая женщина должна быть сильной. Она должна поддерживать своего мужа, правильно воспитывать его сыновей. Кого сможет воспитать Грета? Что она вообще может? Стряпать и убирать дом? На это сгодится служанка. К тому же она не слишком-то и красива – бледная кожа, широкие бедра, маленькая, едва различимая под платьем грудь. Навряд ли она станет Маркусу хорошей женой. И все же их брак должен быть заключен. У Карла Хоффмана нет сыновей, его имя умрет вместе с ним. Грета – единственная наследница, а значит, все, что принадлежит сейчас семье бургомистра, со временем перейдет Маркусу и его детям. И тогда, впервые за несколько сотен лет, семейство Эрлихов станет в Кленхейме первым.

* * *

В Гервиш прибыли ближе к полудню. Деревня располагалась на небольшом взгорке и издалека напоминала военный лагерь: частокол из толстых бревен, низкая сторожевая башня возле ворот. Глядя на все это, Якоб Эрлих нахмурился – еще год назад никаких укреплений здесь не было.

Сделав знак Маркусу и остальным, он направил коня к воротам. До них оставалось еще не меньше полусотни шагов, когда с башни раздался окрик:

– Стой!

Старшина придержал коня. С башни в него целил из арбалета часовой, еще двое – тоже с арбалетами – вышли из-за приоткрытой створки ворот. За их спинами рвался яростный собачий лай.

– Кто таков? – выкрикнул один из стоящих в воротах людей, кривоногий крестьянин в сдвинутой на глаза грязной шляпе.

Якоб Эрлих прищурил глаза. Подобного обращения он не терпел.

– Кто таков? – визгливо повторил кривоногий. – Отвечай или проваливай, а то… – И нацелил арбалет Эрлиху в грудь.

– Вызови старосту. Он знает, кто мы такие и откуда явились.

– Буду я беспокоить господина Цольнера! Говори, или будем стрелять.

Подъехавший сзади Маркус потянул из седельной кобуры пистолет. Но отец остановил его: не за тем они приехали, чтобы устраивать свалку.

– Передай господину старосте, что прибыл господин Эрлих из Кленхейма и с ним пятеро провожатых, – сказал он. – По торговому делу.

Крестьяне пошептались, один из них кивнул и скрылся в воротах.

Староста появился через четверть часа, и еще до его появления створки ворот были растянуты в стороны.

Эрлих спешился, староста не торопясь подошел к нему.

– Не держи зла, Якоб, – с безразличным видом сказал он. – Времена нынче лихие, я воспретил пускать незнакомых в деревню. Сам знаешь: добрых гостей теперь нечасто Господь посылает, все больше тех, у кого сума пустая да железо в руке. Две недели тому, на святого Георгия…

– У меня сума не пустая, – холодно перебил его Эрлих, – и обхождение такое тоже не про меня. Считай, что за тобой должок, Фридрих.

Цольнер посмотрел исподлобья, дернул морщинистой шеей, а затем сказал:

– Проезжайте к моему дому. Там и говорить будем.

* * *

– Напрасно приехали, – были первые слова старосты, когда они сели по двум краям широкого деревянного стола. Якоб поглаживал рукой седую жесткую бороду, Маркус сидел, глядя прямо перед собой. Отец велел ему присутствовать при разговоре, но не встревать. Райнер и остальные дожидались на улице. Ни пива, ни угощения староста не предложил. Смотрел недовольно, угрюмо.

– Напрасно приехали, – повторил он. – Ничего не найдете – ни здесь, ни в Лостау, ни в Вольтерсдорфе. Хоть на полсотни миль вокруг обыщите. Все выгребли проклятые интенданты. Цедят кровушку из дойной коровушки. Как всю сцедят – тогда, может, и успокоятся.