Лукреция Борджиа. Лолита Возрождения - Наталья Павлищева

– Тебе нужен врач!

– Уже был, велел немного поберечь ее, и все. Потому завтра до полудня буду просто валяться в постели.

– Валяйся в моей! – рассмеялась Лукреция. – Я разрешаю.

– Разве я смогу валяться рядом с тобой? Нет уж, если хочешь поберечь здоровье, надо держаться от тебя подальше.

Обеспокоенная здоровьем любимого мужа женщина не уловила в его голосе натянутости. Альфонсо сумел убедить супругу, что ничего страшного не произошло и это просто предосторожность.

Целуя перед сном супругу в ее золотистые волосы, Альфонсо прошептал:

– Надеюсь, что очень скоро смогу держать тебя в объятьях каждую ночь…

В его голосе слышалась такая любовь, что Лукреция даже всхлипнула. Альфонсо постарался поскорее скрыться за дверью. При этом он заметно хромал.

Почему он хромает на правую ногу, если сказал, что повредил левую? Но Лукреция постаралась выкинуть эту мысль из головы. Наверное, она ослышалась или просто Альфонсо оговорился. Как жаль, что он болен… Но Альфонсо молод и силен, он быстро поправится, и они снова будут проводить жаркие ночи в объятьях друг друга!

Впервые за время, прошедшее после их венчания, Лукреция спала одна.

Служанки переглянулись между собой, с удивлением наблюдая, как их хозяйка устраивается в постели. Прикрыв дверь в спальню, одна кивнула другой:

– Герцога сегодня не будет у госпожи?

– Нет, он сказал, что повредил ногу.

– Странно, я видела, как он шел сюда, он не хромал.

– Неужели отправился к проституткам?

– Жаль будет, если и он заведет себе любовницу, наша Лукреция так любит своего супруга…

Утром оказалось, что Альфонсо Арагонского в Риме нет. Он уехал ночью, тайно, даже не простившись с любимой женой.

На Лукрецию было страшно смотреть, у нее остановившийся взгляд и глаза плачущие, но без слез. Плакать сухими, широко распахнутыми глазами еще страшней.

Ее придворные даже обрадовались, когда слезы, наконец, появились, пусть лучше ревет, чем сидеть вот так, уставившись в никуда.

Адриана тоже уговаривала:

– Поплачь, поплачь, полегчает…

Санча с тоской и сочувствием смотрела на подругу. Она даже забыла о собственном положении, прекрасно понимая, каково сейчас Лукреции.

Сама Лукреция растерянно развела руками:

– Я… я не обидела его ничем… ничем…

Глаза застилали слезы, горло перехватил спазм. Душила обида даже не за то, что Альфонсо уехал, а что не сказал ей ни слова, не доверился. Но ведь она всегда была честна с мужем, казалось, и он любил. Неужели все это ложь?

Как большинство мужчин, Папа не переносил женские слезы, а уж слезы любимой дочери тем более.

– Я уничтожу этого мерзавца! Даже ради этого стоило бы взять Неаполь и не оставить в нем камня на камне! Бросить беременную жену, опозорив на весь мир!..

Тут взгляд Борджиа упал на Санчу.

– Думаю, король Неаполя не пожелает оставлять в Риме ничего из своего имущества? Потому собирайся и немедленно отправляйся вслед за своим братцем!

Санча выпрямилась. При всей внешней непохожести сейчас она очень напоминала Лукрецию, только не несчастную и плачущую, а ту, которая могла дать отпор. Так и было, Санча гордо вскинула красивую голову:

– Я поступлю так, как мне скажет мой муж.

Она едва успела договорить последнее слово, как увидела, что такое гнев понтифика. Александр поднялся во весь свой немалый рост, навис над обеими женщинами, голос его загромыхал:

– Голос твоего мужа здесь ничего не значит! Здесь я хозяин! Пошла вон из Рима!

Папа рявкнул это с такой силой, что заколыхались, едва не погаснув, три свечи в подсвечнике на его столе. Санча фыркнула:

– С удовольствием!

Выходя из кабинета, она услышала, как Александр говорил дочери:

– Я верю, что ты ничего не знала. Ей не верю, а тебе верю. Иди к себе, потом поговорим.

Лукреция плакала, и вести беседу с ней пока было бессмысленно. Санча подождала подругу в коридоре, намереваясь поговорить и как-то утешить, но Лукреция двигалась словно во сне, она даже не посмотрела на Санчу. Лукреция шла, гордо вскинув голову, словно не замечая слез, которые текли по нежным щекам, губа закушена, чтобы не разрыдаться.

– Лукреция… – осторожно окликнула подругу Санча.

Та повернула голову и почти прошептала:

– Я ничем его не обидела… а он нас бросил…

И пошла дальше, неся свою обиду на сбежавшего мужа и стараясь сдержать рыдания до своей комнаты. Санча бросилась следом:

– Лукреция…

– Уйди!

– Но я-то чем виновата?! Я же тоже не знала!

– Предатели! Вы все предатели! Верно Чезаре ненавидит Неаполь!

– Что ты говоришь?! – ужаснулась Санча. Она понимала боль и обиду подруги, но нельзя же так!

Хотелось одновременно догнать несчастную Лукрецию или наоборот бежать из Рима без оглядки, как это сделал Альфонсо. Победило второе. В конце концов, почему она должна молить Лукрецию о прощении, если ни в чем не виновата? Санча не только не подозревала о подготовке брата к бегству, но и не собиралась следовать за ним, если бы Папа не приказал это.

Вернувшись в свои покои, Санча приказала служанкам собираться:

– Мы отправляемся завтра.

Почему не в тот же день? В глубине души оставалась надежда, что и Лукреция, и Джофре придут с ней хотя бы проститься. А еще ей очень хотелось увидеть Чезаре, хотя того и не было в Риме.

Первым пришел Джофре, он был откровенно смущен, но понимал, что должен как-то поговорить с женой.

– Санча… хотя я и не был тебе настоящим мужем, но я люблю тебя… Конечно, не так, как Чезаре, прости, я так не могу… Мне очень жаль, что ты уезжаешь, ты хорошая… и Лукреция плачет… Передай Альфонсо, что его жена очень расстроена его поступком, она все время плачет, потому что думает, что он бросил их с будущим ребенком…

Кажется, переведя речь на Лукрецию, Джофре испытал даже облегчение. Ему явно было трудно говорить о своем отношении к Санче, а та прекрасно понимала, что Джофре сознательно уступил ее брату и чувствовал себя из-за этого крайне неуютно. Самой женщине тоже вовсе не хотелось обсуждать с мужем свои отношения с Чезаре, потому разговор пошел о Лукреции и Альфонсо.

– Джофре, прошу тебя, убеди Лукрецию, что муж ее не бросал. Мы же не знаем, почему он столь поспешно уехал, возможно, у него были серьезные причины.

– Лукреция твердит, что раз он ничего не сказал жене, значит, не любит, не доверяет, боится ее…

Санча подумала, что не доверяет вполне резонно, ведь Лукреция прежде всего Борджиа, а потом герцогиня Бисельи, и неизвестно, как поступила бы она, знай о возможном бегстве мужа. Видно, об этом же подумал и Джофре, он даже мотнул головой: