1661 - Дени Лепе

Пока палач укладывал на каменную скамью изуродованное тело Морена и снова надевал на него кандалы, Перро метался в ярости, оттого что не сумел выбить из узника ни единого признания. Выйдя из подземелья, он дал себе слово вернуться с подручными завтра чуть свет и во что бы то ни стало развязать чертову упрямцу язык.

* * *

Спустя некоторое время после того, как из подземелья убрались и палачи, а Морен стал мало-помалу приходить в себя, в камеру пыток осторожно прокрался человек в годах, закутанный в черный плащ.

— Крест Господень — все достоинство наше, — прошептал он несчастному на ухо.

— Господин, — проговорил Морен, тотчас узнав голос предводителя сектантов-заговорщиков, унизившего его в Мон-Луи месяц назад, попрекнув нерадивостью. — Любовь Господня помогла мне сохранить молчание, только смилуйтесь, спасите меня!

— Я затем и явился, сын мой, — сказал пришелец, наклонившись к лицу Морена. — Ты обманул наше доверие, когда, опережая ход событий, начал действовать по собственному почину, а потом, не знаю по какой причине, написал тот пасквиль. Потому мы решили пожертвовать тобой и выдали тебя. Но знай, твоя жизнь, равно как и моя, ничто в сравнении с общим нашим делом: оно превыше всех наших судеб. Бог дал тебе силы превозмочь боль и сохранить молчание. Так что будь спокоен. Он примет тебя в царствии своем.

С этими словами предводитель сектантов влил в рот Морену из склянки сильнейший яд, быстро положивший конец его мучениям.

— Крест Господень — все достоинство наше, — проговорил напоследок таинственный пришелец и, перекрестившись, так же скрытно покинул камеру пыток.

Видя, как Кольбер выскользнул через приоткрытую дверь из покоев кардинала, толпа просителей, ожидавшая в передней и растянувшаяся длинной очередью до самой лестницы, кинулась прямиком к наперснику Мазарини.

Отталкивая ближнего локтями, каждый норовил вырваться из толчеи, протягивая руку с клочком бумаги, или четками, или медальоном в надежде, что Кольбер обратит на него внимание… Кольбер же с недобрым, презрительным видом взирал на толпу, от которой его ограждали трое лакеев, сдерживая натиск. Не обращая внимания на шум, Кольбер пытался разглядеть знакомые лица и среди них те, что могли ему скоро пригодиться.

— У меня грамота от самого кардинала! — вопил какой-то обливавшийся потом священник, потрясая пергаментом.

— Господин Кольбер!

— Мой сын…

— Посторонись!

Голоса слились в неописуемый гул, и тут острый взгляд Кольбера метнулся в другой конец комнаты. Жестом он указал стоявшим вдоль стен гвардейцам на трех дам, пытавшихся переступить порог передней. Негодование толпы возросло, когда гвардейцы начали оттеснять людей, освобождая проход новоприбывшим.

— По какому праву? — вознегодовал священник, пришедший хлопотать за самого себя.

— По праву родства, — пренебрежительно бросила Олимпия Манчини, откинув капюшон плаща.

Присмирев, просители перестали гомонить и сетовать и молча наблюдали, как три племянницы беспрепятственно прошли в заветную комнату. Вслед за ними захлопнулась дверь.

* * *

— Гортензия, Олимпия, Мария…

Кардинал, с влажными от слез глазами, протянул руки навстречу племянницам. Когда они подошли, он благословил их, перекрестив им лбы большим пальцем. Три девицы безмолвно преклонили колени у края его постели, а старик ласково гладил их склоненные головы, потом поднял их подбородки, чтобы последний раз «заглянуть в эти милые глаза».

— Мария, — простонал он, — как бы мне хотелось быть на твоей свадьбе и увидеть тебя в надежных руках достойного Колонны… Ах, голубки мои, как тяжело расставаться с теми, кого любишь… Вспоминайте чаще вашего старого дядюшку и помните: я хотел ближним моим только добра… Но почему вы молчите? — вдруг удивился умирающий.

Голос Олимпии, заговорившей первой, больше походил на лепет.

— Горе сомкнуло уста наши, дядюшка.

Мазарини отвел от племянниц взгляд, сдерживая слезы.

— И страх перед завтрашним днем, дядюшка. Кто защитит нас, кто обеспечит будущность нашу и семей наших, если вас не будет рядом? Вы были так добры, дядюшка… Кто без ваших щедрот даст будущее нашим детям, вашим отпрыскам?

Стоявший в стороне Кольбер стиснул зубы.

— Черт бы побрал вас с вашим отродьем! — процедил он сквозь плотно сжатые губы.

Между тем снаружи снова послышался громкий шум.

— Никакого почтения! — уже во всеуслышание заметил Кольбер, радуясь возможности перейти на менее скользкую тему и таким образом пресечь ухищрения старшей из племянниц.

— Что там такое, Кольбер? — пролепетал Мазарини, обратив усталый взгляд на своего наперсника.

— Несомненно, посетители, им не терпится засвидетельствовать свое почтение вашему высокопреосвященству, — ответил Кольбер, направляясь к двери.

Мазарини помрачнел.

— Пускай лучше идут молиться во спасение моей души в церковь, а не ко мне во дворец, — проговорил он затухающим голосом.

Обращаясь к племянницам, кардинал сказал:

— Идите, голубки мои, и ничего не бойтесь. Я позаботился о том, чтобы ничто не омрачало ваше будущее. Кольбер тому свидетель.

Кольбер, держась за ручку двери, оглянулся и, не сказав ни слова, изобразил на лице улыбку в подтверждение слов кардинала.

Олимпия едва сдерживала гнев: она так и не успела попросить у дядюшки то, чего желала.

— Идите и не забывайте меня, — прошептал им напоследок Мазарини.

* * *

С улыбкой на губах Кольбер вернулся в опять опустевшую спальню.

— Шум больше не будет беспокоить ваше высокопреосвященство. Я велел выпроводить всех ходатаев, попросил их помолиться за ваше здоровье и объяснил, что своим искренним побуждением засвидетельствовать вам почтение они только утомят вас и затянут ваше выздоровление.

При этих словах Мазарини что-то проворчал и махнул рукой, понимая, что наперсник лукавит.

— Полноте, Кольбер, уж вам-то не пристало так говорить. Неужели среди них не нашлось никого, с кем мне было бы не в тягость повидаться?

Кольбер отрицательно покачал головой.

В порыве душевного подъема Мазарини приподнялся в постели, опершись дрожащими, мертвенно-бледными руками на пурпурное покрывало.

— А как же Пронская обитель, Кольбер? Неужели мы о ней забыли?

— Не беспокойтесь, ваше высокопреосвященство, все в порядке.

На изможденном лице кардинала мелькнула тень.

— А похищенные бумаги, Кольбер?

— Увы, ваше высокопреосвященство, мы арестовали одного из налетчиков, но ничего не нашли ни при нем, ни у него дома, а сам он упорно молчит. Сейчас этим делом вплотную занимается Перро.