Ольф. Книга третья - Петр Ингвин

долго не мог найти себе дело, переживая за Машу. Не стоило отпускать ее в ночь в таком состоянии. Но кто я ей, чтобы указывать или контролировать? Первое, о чем мы сразу договорились – что я не буду ее перевоспитывать. Выше собственной свободы Маша не ценит ничего, даже когда ее свобода мешает жить другим людям. Это жизненный выбор, и мне, чтобы спокойно жить рядом, пришлось смириться.

В девять вечера у меня начинался виртуальный урок с новым учеником, его родители нашли меня в сети сегодня с утра. Мои условия и резюме клиентам понравились, мне перечислили аванс. Первое занятие должно доказать, что в резюме сказана чистая правда, тогда со мной заключат договор, для начала, на месяц. Включив компьютер, я закрыл дверь спальни, чтобы ничего не мешало, это оказалось своевременным: Маша вернулась, и, судя по доносившимся из прихожей звукам, вернулась не одна. Похоже, Юра нашел способ сбежать из-под надзора. Перемежаемый смехом шум переместился в спальню Маши, а дальнейшие звуки…

С пылающими ушами я прервал едва начатый урок «по техническим причинам», а в письме, отправленном через несколько секунд, извинился перед учеником и его родителями и обещал повторить занятие в любое удобное время и провести еще одно совершенно бесплатно.

За стенкой творился вселенский шабаш. Вопли, стоны, хрипы, визги, ахи, рыки, жуткий вой, словно там четвертовали и вешали, причем одновременно. Под такой аккомпанемент ничем серьезным не заняться, оставалось лечь спать с зажатыми подушкой ушами, сон – единственное спасение. Главное, чтобы не проснулось пакостливое воображение и не набросало картинок, после которых трудно будет думать о Любе так, чтобы не запачкать мечты.

Перед сном я отправился чистить зубы, по пути бросив взгляд в прихожую. Ноги заплелись и едва не подкосились. Глаза отказывались верить, пришлось протереть их, пару раз моргнуть и вновь протереть. Не помогло. У двери стояло две пары чужой мужской обуви.

Я вернулся в комнату. Вслушивание с подключившейся фантазией подтвердили догадку.

Ситуация, прямо скажем, дичайшая. Что делать?

А зачем что-то делать? Это не моя жизнь собственным решением летит под откос. Каждый сам творец свой судьбы.

Я вернулся в прихожую. Одинаковые молодежные кроссовки кричащей расцветки ничуть не походили на классические модели туфель, которые предпочитал Юра. И размер не соответствовал, у Юры ступни почти на четверть больше. И висевшие на крючках куртки блестели ядовитыми тонами, от которых бизнесмена Юру стошнило бы.

Не Юра, однозначно.

Если дошло до такого – скорее всего, сложились вместе обида на Юру, замутненное алкоголем сознание, совмещенное желание отомстить и развеять тоску…

И все же. То, что случилось, переходило все границы.

Примерно через час Маша проводила гостей, дверь за ними захлопнулась, щелкнул запираемый замок. Я поднялся на долгожданные звуки, но выйти для серьезного разговора не успел. Пока я спешно натягивал штаны, Маша, вместо того, чтобы через проходную комнату вернуться в спальню, шмыгнула в ванную.

В ожидании я встал в дверях своей комнаты. На этот раз промолчать нельзя, надо серьезно поговорить. Мои поза и взгляд пытались выразить мое отношение к происходящему. Учитывая мою внешнюю неэмоциональность, получалось плохо, но мой настрой объясняла сама ситуация. Во всяком случае, должна была. Не понять этого невозможно.

Обмотанная полотенцем от груди до бедер, Маша удивленно остановилась в открывшейся двери ванной. До сих пор между нами споров и, тем более, ссор по поводу поведения не происходило. Я обещал не переделывать Машу, и для нее, видимо, ничего выходящего за границы нормального сегодня не произошло. Недоумение на ее лице говорило именно об этом. В таком случае, где же у Маши эти границы?!

– Как это понимать? – Я сложил руки на груди.

Не знаю, на что я рассчитывал. Раскаяния ждать не приходилось, но хотя бы увидеть чувство вины и услышать «Не знаю, что на меня нашло, но обещаю, что больше такого не повторится!»

Маша блаженно закатила глаза:

– Прикинь: близнецы!

– И что?

– Ну, два одинаковых, понимаешь?

Я не понимал. Маша попробовала достучаться с другой стороны:

– Тебе никогда не хотелось оказаться в постели с двойняшками?

– Кажется, ты забыла, что у меня есть Люба. Мне больше никто не нужен.

– Представь, что Любу клонировали, и они обе в твоей постели.

Вот же ж, змея-искусительница. Я представил. Картинка мне понравилась.

Бррр. Люба – единственная и неповторимая, мне нужна она одна. «Мне нужна она одна» – в этой фразе нет лишних слов, каждое из них важно и обязательно. «Мне» – естественно. «Нужна»? Конечно. «Она». А кто же еще? «Одна». Именно. Половинок не бывает больше двух, иначе это не половинки.

Наверное, называя меня заторможенным и туповатым, в чем-то мои одноклассницы и однокурсницы были правы. Пока я формулировал мысль, Маша проскользнула мимо и скрылась в своей комнате. На сегодня разговор закончился.

Я опять лег в постель. Что пошло не так. Почему моя точка зрения не нашла понимания? Неужели что-то не так не с Машей, а со мной?

Глупость. На ситуацию нужно смотреть сверху, большое видится издалека. У меня есть Люба, у нас ней полное взаимопонимание, друг с другом мы счастливы сейчас, а дальше счастье будет только расти и преумножаться. То есть, мои взгляды на жизнь разделяются другим человеком, и от этого нам обоим хорошо настолько, что больше никто не нужен. А что сказать о моральных ценностях Маши? Существуют ли они вообще? Встречаться с женатым и без угрызений совести изменять ему сразу с двумя – это не жизненные принципы, это их отсутствие.

В очередной раз мысли о жизни констатировали факт, что я живу правильно, а Маша – нет. Другими словами, я хороший, она плохая. Что сделать, чтобы плохой человек стал хорошим? Как сознание ни сопротивлялось, а подсознание подкинуло гадкую фразу с соответствующей картинкой: «Плохих девочек наказывают». По-моему, Маша не отказалась бы, чтоб ее «наказали».

К черту Машу. Пусть ее воспитывают и переделывают родители с братом и будущий муж, а я умываю руки. Мы с ней живем в одной квартире, но на разных планетах, и говорим на разных языках.

За стенкой слышалась непонятная возня, иногда что-то падало, у Маши вырывались крепкие матерки. При мне она себе такого не позволяла, что, кстати, говорило в ее пользу. Не все так плохо, как кажется, и в конце тоннеля просматривался свет. Другое дело, что это свет из глубокой-преглубокой задницы, и лезть внутрь, чтобы вытащить Машу, не хотелось.

В стенку раздался стук.

– Алик, не спишь?

– Что случилось?

– Нужна помощь, – донеслось через стенку. – Зайди, пожалуйста.

Я надел спортивный костям и отправился