Колдовское наваждение - Аннет Клоу

Он рассмеялся.

— Не радуйся раньше времени. Ты не поедешь со мною в Вирджинию. Я отправлю тебя домой к моему отцу, в Бостон, — сообщил он.

Патриция вдруг нахмурилась.

— Но я же не знаю там никого. И еще ты говорил, что твой отец очень суровый. Он может и невзлюбить меня, Эмиль, да и я к тому же — южанка.

— Ты моя жена, и он примет тебя как члена нашей семьи. К тому же ты еще и беременна… Кроме того, мой отец очень чувствителен к красоте, а ты так прекрасна. Я уверен, что он полюбит тебя, — сказал Эмиль.

Патриция взглянула на него и сказала:

— Да, но я никого не знаю в Бостоне. Почему бы мне не остаться здесь, в этом замечательном доме? Мэй будет заботиться о нашем ребенке, а Полина будет рядом со мной.

Эмиль покачал головой и сказал:

— Так я буду постоянно тревожиться из-за вас. Кроме Полины, у тебя здесь никого нет. В городе тебя презирают. Ты — предательница в их глазах. Я не могу оставить тебя здесь без средств к существованию. А что если эти южане вновь вернутся в город? Нет, в Бостоне тебе будет безопасней. Там тебя будет содержать мой отец. У тебя будет очень хороший медицинский уход. Я не хочу рисковать ни тобой, ни нашим ребенком.

Патриция с неохотой согласилась. Эмиль улыбнулся и расцеловал ее, стараясь вернуть ей бодрость духа.

— Пойми, — сказал он, — все не так уж и плохо. Я думаю, что тебе понравится Бостон. Там никто не осудит тебя, и ты заведешь себе новых друзей. Моя сестра живет в доме вместе с отцом. Я надеюсь, что вы подружитесь. Только подумай! Ты вновь обретешь семью!

Теперь Патриция улыбнулась веселее. Она не сомневалась в том, что понравится сестре Эмиля. Возможно, та была находчивая, сообразительная девушка, вылитая копия Эмиля. Хорошо бы подружиться с ней и вновь попасть в высший свет. И еще — сама идея появления внука или внучки должна была обеспечить ей хороший прием в семье, где любят Эмиля. И, кроме того, если Эмилю предоставят отпуск, он, конечно, приедет скорее в Бостон, нежели в далекий Новый Орлеан.

Морской корабль, что шел в Мэриленд, привел Патрицию в восторг: огромный, красивый, с комфортабельными каютами. Эмиль и Патриция проводили время в каюте и на палубе, любуясь чудесными морскими пейзажами, наслаждаясь каждым мгновением отпущенного им счастья. Они знали, что очень скоро им предстоит долгая разлука. В Новом Орлеане их любовь была фейерверком страсти, а здесь, на корабле, они погрузились в ее глубины. В долгие, свободные от забот часы путешествия они разговаривали о прошлом, строили планы на будущее, обсуждали все тревоги и надежды, и никогда не уставали друг от друга.

Впервые в жизни Эмиль говорил о своей матери. Он рассказывал о потрясающей красоте Талиссии Феррис Шэффер, но поведал и о том, как она отдавалась всем мужчинам, которые встречались на ее пути. Он рассказал, как супружеская измена матери разбила сердце его отцу и как он, оставив свою неверную жену, вернулся на Север, в Бостон, откуда был родом. Он забрал с собою дочь Фрэнсис, которая была много старше Эмиля. Талиссия не любила дочь и не переживала по поводу ее отъезда, а вот маленького Эмиля, безумно любившего мать, отдать категорически отказалась.

Эмиль обожал свою обворожительную, порхающую как бабочка мать, но когда вырос, ему стало стыдно за ее вульгарные речи и кокетливый смех, за их положение в обществе, где уже начали презирать Талиссию. Подростком он жаждал защищать ее честь.

— Защищать такую честь — вот так подвиг, — зло сказал Эмиль и поморщился от грустных воспоминаний. — Ее имя в конечном счете было опозорено. Она становилась старше, и ее красота со временем исчезала. Она стала меньше предъявлять требований к своим любовникам, а потому в ее кровати стали появляться отбросы общества, — презрительно сказал Эмиль. — Она даже дошла до того, что стала затаскивать к себе в постель рабов. Я помню, как она выезжала на плантации и выбирала там себе среди негров самца, который, по ее мнению, лучше всех удовлетворил бы ее инстинкты. И если он не оправдывал ее надежд, его потом долго били кнутом.

Патриция содрогнулась, а Эмиль продолжил:

— Теперь тебе понятно, почему я не святой? Я даже становился на колени и просил мать остановиться…

— Да, но все-таки ты оставил ее, — сказала Патриция.

Эмиль вздохнул, и, улегшись на узкую кровать в каюте, заложил руки за голову.

— Да, я оставил ее, — продолжил Эмиль. — Мне было тогда четырнадцать лет. Я понял, что больше не вынесу этого кошмара. Тот дом, где мы с нею жили, был похож на паутину, а она — на громадного паука в центре. Все, кто попадал в эту паутину, становились ее жертвами. Я ненавидел все это и ненавидел Талиссию, Бог помог мне, и я убежал из дома, сел на корабль и прибыл в Бостон. И если раньше я любил ее, то потом — возненавидел.

Патриция молчала, слушая эту печальную историю, а затем прошептала:

— Я не Талиссия.

Эмиль притянул ее к себе и сказал:

— Я знаю, моя любимая, я знаю. Но когда я ревновал и мучил тебя, то это было частично из-за Талиссии. Мне трудно было поверить в женскую верность.

Патриция улыбнулась и переспросила:

— Что это ты сказал о женской верности? Ведь то же можно сказать и о мужской верности?

Эмиль улыбнулся.

— Что касается мужской верности, то это мало ко мне относится…

— Но я не потерплю твоих измен, — пригрозила Патриция.

Эмиль рассмеялся.

— Не беспокойся, — сказал он и, притянув к себе, нежно поцеловал. — Может, во мне и остались какие-то сумасбродные черты характера Клэя Ферриса, но для Эмиля Шэффера, как и для всех Шэфферов, характерна любовь только к одной женщине. Мне никто не нужен, кроме тебя!

— Эмиль, — хотела было что-то сказать Патриция, но не смогла, так как Эмиль страстно поцеловал ее в губы.

Когда они прибыли в Балтимор, Эмиль должен был посадить Патрицию на поезд. Он телеграфировал отцу о времени прибытия поезда, чтобы тот ее встретил. Сам Эмиль не мог поехать с нею дальше, потому что ему нужно было срочно приступить к выполнению своих военных обязанностей.

Патриция приложила все усилия, чтобы мужественно перенести момент расставания. Безусловно, она чувствовала себя одинокой и напуганной. А еще ей было очень холодно. Она не привыкла к такому холодному ветру, что был на севере. Ветер продувал ее юбки и пробирал до костей. Ей было ужасно от мысли, что в памяти Эмиля она останется с покрасневшим носом, дрожащая от холода и располневшая в талии.

И все-таки при прощании Патриция расплакалась и обняла его. Эмиль тоже нежно обнял ее. Он никогда не думал, что ему так трудно будет расставаться с нею.

— Патриция, я люблю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Я больше никого так не любил в своей жизни.

Она еще крепче прижалась к нему и утерла слезы. Вскоре подошел поезд. Эмиль проводил ее в вагон и усадил на свое место. Он ухаживал за нею, как курица-наседка за своим птенцом, и оставался с ней до тех пор, пока проводник не попросил провожающих выйти из вагона.