Клан - Килан Берк

– Он пытался нас защитить, – сказала Клэр отцу Стью. – Он дрался с ними.

Это была ложь, но необходимая. Истина его наверняка уничтожила бы.

– Мой мальчик, – произнес Тед с гордостью, его глаза налились слезами.

Клэр улыбнулась. Он сбежал, подумала она. Сбежал и бросил нас. Бросил мертвую Кэти. Бросил меня с Дэниэлом им на милость. Сбежал и мог бы спастись, если бы его не поджидали в лесу.

– Он… это произошло быстро?

– Не знаю. Нас развели в разные места, сараи, подальше друг от друга.

Но я видела, как его волокли, не могла разглядеть лица из-за крови.

Тед мрачно кивнул.

– Он был смелым, мой сын. Я учил его сражаться до конца. Говорил, что по-другому в нашем мире нельзя.

Клэр сжала его ладонь.

– Он сделал для нас все, что мог.

– Ты общалась с другими родителями?

– Нет. Еще нет, – от самой мысли ей стало плохо – после этой встречи она вряд ли согласится с ними общаться.

– Им захочется с тобой встретиться. Захочется знать, что ты знаешь о случившемся.

– Конечно.

Но она понимала, что никому этого не захочется знать никогда. Правду – нет. Она не могла подарить им покой, которого они искали, если только не соврет, как врала Теду, потому что конец – то, что она видела, – не был мирным, благородным или героическим, а это им знать не стоит. Смерть их детей была ужасной, жестокой и кровавой.

– Он что-нибудь говорил? – спросил Тед.

– В смысле?

– Стью. Он говорил что-нибудь перед?.. – он покачал головой. По небритой щеке скатилась слеза.

– Он был счастлив, – сказала она. – Он был с Кэти, они любили друг друга.

Это прозвучало ужасно фальшиво, но Тед улыбнулся.

– Хорошо. Это хорошо. Мне нравилась Кэти. Хорошая была девочка.

– Да. Была. – Клэр почувствовала, как перехватывает горло, когда нахлынули воспоминания. Сколько раз они сидели с Кэти на этой самой кровати, обсуждали желания, страхи, смеялись как дурочки над чем-нибудь не смешным, пока Кэти не издавала свой странный мужеподобный хохот, после которого Клэр уже не могла остановиться. Она вспомнила ночь, когда Кэти спала в этой кровати с ней, содрогаясь от всхлипов, признавшись, что у нее задержка и она смертельно боится, что забеременела. «Если да, – стонала она, – то не от Стью. Мы не спали уже четыре месяца». Клэр обнимала ее, говорила, что все будет хорошо – и все было хорошо. Кэти оказалась не беременна. Шесть месяцев спустя Клэр повторит те же самые слова, обнимая подругу, истекающую кровью, на дороге в Элквуд. Но тогда уже ничего не было хорошо, и вот Кэти умерла, ее тело разрублено на куски и разбросано в подвале доктора Веллмана.

– Наверное, надо переехать, – сказал Тед. – Больше не могу оставаться в этом городе.

Клэр ничего не ответила. Если бы Стью умер дома, уехать из этого места и кошмарных воспоминаний, которое оно вызывало, было бы неплохой идеей. Но Стью убили во многих километрах отсюда, там, где он никогда раньше не был, – там, где не был и, скорее всего, никогда не побывает Тед Крэддик. Самая ужасная боль засела в разуме Теда, и от нее не убежать. Мучения последуют за ним всюду.

Он резко встал, отпустив ее руку.

– Рад, что ты в порядке, – повторил он. – Но я до сих пор не могу принять, как все это могло случиться с тобой, и с моим мальчиком, и с вашими друзьями. Это неправильно, – он опустил взгляд на пол. – То, что с вами случилось, неправильно, – Тед скорчился, словно побежавшие слезы обжигали. Затем расслабился, попытался улыбнуться. – Он всегда говорил о тебе только хорошее, – добавил Крэддик, и она не знала, говорил ли он правду. У Клэр со Стью хватало стычек – неизбежный результат столкновения слишком разных характеров. Оба были упрямы, не желали отступать, и этой патовой ситуации слабо помогала привязанность Клэр к Кэти, которую Стью часто обижал, нечаянно, или нет.

– Я его любила, – сказала она его отцу. – Только с ними я жила по-настоящему.

Она уже почти ожидала, что он ответит: «И живешь до сих пор», – плюнет на пол и бросится вон, но он только кивнул и положил руку на дверь. Он уже почти вышел, когда обернулся в еще большем замешательстве, чем все это время.

– Брат Дэнни к тебе уже приходил?

– Нет.

– Придет, – сказал ей Тед. – Он обзванивает родителей, говорил, что хочет встретиться и с тобой.

– Зачем?

На лице Теда появилось странное выражение. Почти облегчение.

– Лучше он сам тебе расскажет.

Все дальнейшие вопросы повисли в воздухе, когда он вышел. Она услышала, как он беседует с матерью, которая провожает его по лестнице, а затем покинул дом. И снова стало тихо.

* * *

В фотоальбоме, рядом со снимком Дэниэла в футбольной форме, лежала мятая желтая страничка из блокнота. На ней был номер его мобильного, а под ним – почти неразборчивые каракули, которые складывались в «Позвони мне!»

Клэр улыбнулась и провела пальцем по прозрачному пластику, под которым рядом с фотографией лежала бумажка. В прошлой жизни – счастливой, нестрашной, которой Клэр жила, пока ее не отняли, – она была настоящей барахольщицей. В ее комнате не было свободного места, а шкаф забили старые коробки с воспоминаниями и сувенирами после лет блужданий по минным полям подростковой жизни. Свернутые постеры футбольных игр, побед, памятных благодаря хулиганствам, с которыми они их отмечали. Корешки билетов и чеки – ради особых моментов с прошлыми парнями, о большинстве из которых она до сих пор вспоминала с теплом, хотя и редко. Флажки и флаеры, тетрадки из средней и даже начальной школы, полные записей небольшой важности, хотя когда-то имевшие фундаментальное значение; любовные записки от нервных мальчиков на пороге пубертатности; табели с оценками, каждый из которых приносил ей по 50 долларов от отца, благодаря чему она накопила и первой в своей компании приобрела машину; полицейский рапорт о ДТП в результате пьяного вождения, когда эту машину благополучно раздолбали; кассеты с давно прошедшими днями рождения и рождественскими праздниками, которые мама хотела выкинуть после смерти отца, не в силах вынести воспоминаний о его важной роли в них; брошюры с семейных каникул, поездок с Дэниэлом и друзьями; диск с любовными песнями на День святого Валентина, который подарил Дэниэл. Большинство песен ей не нравились, но жест она ценила.

И, конечно, фотоальбомы.

Она взглянула на клочок бумаги с номером Дэниэла и почувствовала, как сжимается горло.

Затем на ум пришла Мюриэл Хайнс – хотя ее лицо ускользало из памяти, Клэр вспомнила, что она была тихой застенчивой девочкой в очках, с жидкими каштановыми волосами и заметным неправильным прикусом. Она помнила, что ей было жалко девочку, но и стыдно из-за этого. Кто она такая, чтобы кого-нибудь жалеть, – этим она подсознательно ставила себя выше на социальной лестнице. Это было нехорошо, но она понимала, что права. Клэр всегда была популярной девушкой, одаренной (хотя часто это казалось проклятием) длинными светлыми волосами, немаленькой грудью и стройной фигурой. Благодаря этому по большей части жизнь в школе прошла легко, несмотря на презрение, которое ее внешность и компания вызывали у других группок. Готы считали ее зазнавшейся богатейкой, хотя ошибались во всем. Художники и рокеры высмеивали ее, как будто, пусть она и может подарить им вдохновение, сами они к ней на пушечный выстрел не подойдут. Ботаники ее боготворили, но не смели заговорить, зная о своей внешности и стигме, ассоциирующейся с интеллектом. Среди них и вращалась болезненно скромная Мюриэл Хайнс, но только один семестр. На следующий ее уже похоронили на кладбище «Дубовая роща» – после того, как она перерезала себе вены в ванной. Она была мертва уже больше четырех часов, когда отец выломал дверь и обнаружил ее.