Попутчица. Рассказы о жизни, которые согревают - Ольга Савельева

– Саша, я писатель. Я хочу о вас написать.

– А что написать? Вы же про меня ничего не знаете…

– Ох, Саша, поверьте, я знаю о вас достаточно. Вы чудесный папа, хороший человек, достойный мужчина. А еще вы настоящий.

– Ну, скажете тоже, – смущается Саша.

Он скромный.

– Вы даете мне разрешение на публикацию? – спрашиваю я.

– Даю. Спасибо, Ольга, – говорит он.

Его дочка машет нам рукой, мы все машем в ответ, и они уходят в другую сторону. Я смотрю им вслед. Думаю о том, что от общения с некоторыми людьми становится очень тепло в любой мороз. И что я не говорила ему своего имени…

Саша, спасибо тебе, что ты есть и что ты такой. Побольше бы таких Саш.

Севочка – начинающий мужчина.

Ему пять лет, он живет в соседнем доме, обещает на мне жениться, когда вырастет, и у него есть игрушечный пистолет. Когда у твоего ухажера есть оружие, желания спорить с его решениями не возникает.

Севочка всегда рад меня видеть. Может, потому что я угощаю его конфетами и «Киндерами». А может, правда влюблен. Он за мной ухаживает. Например, однажды он нес мою сумку. Не пакет с продуктами, а любимую темно-синюю сумку-портфель. Сумка была тяжелая, а Севочка – маленький, и сумка глухо царапала основанием по асфальту. Этот звук царапал мне сердце. Но отобрать сумку значило задеть Севочку недоверием. Я позволила ему донести сумку до подъезда, сказала, что он настоящий джентльмен, и угостила шоколадной конфетой.

Севочку не смущает наличие штампа у меня в паспорте и наличие мужа дяди Миши у меня в семье. Наверное, он считает, что за 10–15 лет все сто раз может измениться. А может, он ничего не считает, а просто любит конфеты, и я у него ассоциируюсь с шоколадом. Кто знает, может, годы пролетят, а Севочкина любовь не угаснет, и ни моя старческая дряблость, ни вероятные морщины не омрачат в его глазах мой шоколадный образ, и Севочка останется верным своему первому чувству.

Получается, что Севочка – мой запасной аэродром. А что? Примадонне, значит, можно, а мне нет?

У Севочки нет мамы, зато есть папа с сердитым хриплым голосом Никиты Джигурды. Когда Севочкин папа впервые поздоровался со мной на полутемной лестничной клетке, мне захотелось бросить сумки, поднять руки и сказать, не оборачиваясь: «Я отдам кошелек, только не убивайте!» Вообще, они оба выглядят слегка неухоженными, но вполне себе приличными мужчинами. Сердобольные женщины из подъезда назначили Севочкиного папу героем: мол, не сдал сына бабушкам, не нанял чужую няньку, а тянет пацана сам уже третий год с тех пор, как они остались без мамы. А мне кажется этот поступок нормальным. Что героического в том, что мужик просто не бросил своего сына? Нормальный поступок нормального мужика.

С моим сыном Даней Севочка не дружит. Точнее, он ни с кем из детей на площадке не играет, и Даня – не исключение. Как будущий отчим он мог бы быть подальновидней и наладить отношения с пасынком уже сейчас, заблаговременно, но Севочка, наверное, решает проблемы по мере их поступления и упорно называет Даню «майчик», притворяясь, будто никак не может запомнить его имя.

Вчера Севочка с папой отловили нас у подъезда, когда мы с Даней возвращались из сада.

– Извините, Оля, – торопливо заговорил Севочкин папа. – Вы не могли бы присмотреть за Севкой буквально пару часов, мне тут быстро метнуться надо…

Разве можно отказать Никите Джигурде?

– Конечно-конечно, не волнуйтесь, оставляйте. Не торопитесь. Давайте только телефонами обменяемся…

Я записала номер Севочкиного папы, которого, как оказалось, звали Вячеслав, и он, потрепав Севочку по щеке, заспешил к своей машине. Может, свидание у мужика? А что? Третий год без женщины…

Всеволод Вячеславович, значит. Ну что ж, проходи, Всеволод Вячеславович, будем ужинать.

Севочка был серьезен. Даже насуплен. В игрушки играть отказался, мультики не хочет. Планшет? Даня увлеченно показывает ему свою игру. Севочка смотрит, но скорей из вежливости, чем с реальным интересом. Первый раз такое вижу.

Я уточняю у парней, собираются ли они ужинать. Даня только что ужинал в саду, он не голоден, а Севочка приходит ко мне на кухню, взбирается на табурет: готов к приему пищи.

– А у вас есть яйца и докторская колбаса? Папа обычно на ужин жарит яичницу с колбасой… – спрашивает Севочка.

– Сев, а давай сегодня ты борщ покушаешь и рис с котлеткой? Очень вкусно!

– Значит, нет яиц, да? – разочарованно уточняет Севочка.

Я открываю холодильник, достаю нужный набор продуктов. Не спорю. Мой сын тоже заядлый консерватор: ввести в рацион новое блюдо или продукт стоит немалых усилий. Была б его воля – ел бы одну гречку круглосуточно.

Я растапливаю на сковороде сливочное масло, кидаю в него покрошенную колбасу, обжариваю ее до золота, заливаю яйцом, чуть присаливаю.

– И белый хлебушек макать. Есть? Я люблю макать…

– Найдем, Севочка.

Ставлю перед ним тарелку. На ней – румяная яичница, весенние кружочки огурца для украшения, подсушенный в тостере островок батона. Севочке жаль рушить натюрморт, он любуется, правит огуречный микс и лишь потом приступает к еде. Его ушки смешно симметрично двигаются, когда он сосредоточенно жует.

Вдруг он ошарашенно поднимает голову от тарелки:

– Как ты… то есть как вы это сделали?

– Что, Севочка?

– Эту яичницу. Это очень, очень вкусно. У папы не получается вкусно. Он не режет колбасу. У него яйцо прозрачное получается, теплое. Невкусно. Я макаю, чтобы размазать…

Я понимаю, что Джигурда кидает на сковородку круглый ломоть колбасы и сверху разбивает яйцо. Яйцо не может пожариться сквозь пласт колбасы. Получается теплое сырое яйцо на куске колбасы…

У меня сжимается сердце.

Севочка растет без мамы. Говорят, она просто сбежала из семьи три года назад. Я не понимаю, почему она, убегая, не схватила Севочку в охапку, не закутала его в одеяло и не сбежала вместе с ним.

У нее не включился или перегорел материнский инстинкт, он мерцает с рваными промежутками, раздражает больше, чем светит и согревает. Говорят, она сбежала к любовнику.

Значит, Севочкина мама где-то обнимает чужого волосатого мужчину, а Севочку, пахнущего молоком и мармеладом, никто не обнимает. Ну, может, папа перед сном неуклюже сгребает Севочку в свои объятья, но это мужское, маскулинное, командное… Это папино «я с тобой, сын!», а не мамино «да ты мой сладкий, мой любимый котенок…»

Севочка доел. Протер остатком хлеба тарелку, потянулся к чашке с чаем.