Масть - Виталий Каплан

Ага, чистая… Хорошо, в темноте Алёшка не видел, как я скривился. Какой же я идиот! Вот что мне стоило заранее проверить цветки душ всех, кто обитает в Старом Логу? Редчайший случай: дочь непосвящённого Иного унаследовала его задатки! Уж кто она, Светлая ли, Тёмная – Сумрак её разберёт, но в тяжкую минуту способности взяли и проявились!

– Ну а ты-то что? – Я старался говорить ровно, и мне это удалось: голос почти не дрогнул.

– А мне от жалости сердце защемило, – признался Алёшка, – вот я и пообещал ей, что папеньку живота лишать не стану, просто в глаза ему посмотрю, да и уйду восвояси. Погладил её по волосёнкам, перекрестил, затворил дверку, да и пошёл в спальню князя. Думал, если вас там ещё нет, то и дождусь, а если опередили вы меня, то скажу, что передумал убивать… пускай нелюдя Бог накажет.

– Что-то Он как-то не торопится, – заметил я. – Впрочем, о божественном тебе лучше с кем-нибудь другим поговорить… Сейчас другое надо решать: как дальше нам быть?

Но ничего решить мы не успели.

Сперва мне почудилось, будто вспыхнул и разорвался пороховой шутихой поднявшийся уже над ёлками лунный серп. Мгновением спустя я понял, что луна ни при чём – просто в нескольких саженях от нас тёмный воздух заискрился, засветлел, делаясь всё ярче и ярче – казалось, из темноты вырастала огромная, две сажени в поперечнике, жёлтая тыква. Потом она с негромким хлопком лопнула, и перед нами возникла щегольская карета, запряжённая тройкой белых лошадей. Кучера на козлах, что интересно, не обнаружилось. Видно, кони и сами знали, что надлежит им делать. Зато на хомутах их горели жёлтыми волчьими глазами ослепительно-яркие фонари. Никакое масло такой яркости дать не может. На поляне сделалось так светло, что, наверное, можно было бы читать книгу с мелким шрифтом.

Украшенная затейливым гербом дверца между тем отворилась, и наземь соскочила высокая фигура в белом платье – ну прямо как невеста в фате. Некстати вспомнился глупый сон, в котором Алёшка усмирял медведей.

– Приятной ночи вам, Виктория Евгеньевна, – стараясь не скрежетать зубами, отвесил я галантный поклон. Графиня, однако, не удостоила меня ответом. Подойдя к нам, она поддёрнула белоснежное своё платье и запросто уселась на конскую попону, справа от Алёшки. Он недоуменно крутил головой, оборачиваясь то ко мне, то к ней, но вопросов никому не задавал.

– Что ж, мальчик, – произнесла она бархатным голосом, – вот и стал ты Иным. Светлым Иным. Я так рада, что мы тебя всё-таки обнаружили! Знаешь ли, у меня в кабинете есть такой шар, вроде глобуса… ах да, ты же пока не знаешь сего слова… в общем, на этом шаре горят звёзды, разного цвета, и каждая звезда означает Иного… к сожалению, не на всём земном шаре, а только в нашей Тверской губернии. И два часа назад на глобусе моём вспыхнула новая звезда, да какая! В тот миг ты и вышел из Сумрака, вышел преображённым… Светлым Иным. Не знаю уж, зачем этот пакостник, – кивнула она в мою сторону, – решил посвятить тебя… но в любом случае ты стал одним из нас! Кстати, как тебя звать-то?

У меня малость отлегло от сердца. Во-первых, поскольку предводительница Светлых явилась через Врата – значит не сидела тут в глубоких слоях Сумрака, подслушивая наш разговор. Во-вторых, имя-то, конечно, считала с цветка души, но коли спрашивает – значит проявляет обычную вежливость. А знай она истину, да при её взрывном нраве – с ходу принялась бы обличать меня! Значит, все эти дни и недели Светлые за мною не следили. Может, и дошла до них весть, что Тёмный маг Полынский купил у старухи Скудельниковой мальчишку-лакея, да интереса никакого не вызвала. Мало ли кто чего покупает? Кто коня, кто пшеницу, а кто крепостного человека. Дело житейское.

– Алексеем крестили, барыня! – До Алёшки наконец дошло, что перед ним женщина благородная. Он вскочил на ноги и низко, в пояс, поклонился ей.

– Оставь эти рабские замашки! – вскричала графиня. – Ты теперь свободный человек… то есть, конечно, не человек… но свободный! Иные не могут быть невольниками, не могут кому-то принадлежать! И не зови меня барыней! Знал бы ты, как ненавижу я сие обращение! Виктория Евгеньевна я. Фамилия моя Яблонская. Графиня, – добавила она уже потише. – Так уж вышло.

– Воля ваша, барыня, да только что-то несуразное вы говорите, – стоя перед ней, как солдат перед генералом, степенно возразил Алёшка. – Я крепостной человек их вот милости, дворянина Андрея Галактионовича Полынского, и всецело в его воле пребываю.

– Мальчик! Алексей! – взметнула брови графиня. – Ты что, не понял? Став Иным, ты вышел из-под власти людских законов! Ты получил свободу, и посмотрела бы я на того, кто осмелился бы удержать тебя в повиновении бывшему твоему господину!

Взглядом, который она кинула в мою сторону, можно было прожигать дыры в граните. Между прочим, не особо сложная магия, силы только жрёт много. Вопрос, однако, в том, пожелай она и впрямь испепелить меня – успею ли выставить Щит мага? И сколь долго мой Щит против её атаки продержится?

А самое главное, зачем воевать-то? Графиня абсолютно права – с того мгновения, как Алёшка нырнул в Сумрак, нет уже у меня дворового человека. Надо, пожалуй, вольную в губернской канцелярии выписать… впрочем, теперь это уже не моя забота. Графиня пускай все бумажки оформляет. Пускай хоть дворянство ему выхлопочет, как вот недавно Косте.

Представляю, что завтра с утра скажет мне дядюшка… чует моё сердце, что с оплошавшими сотрудниками бывает он не менее суров, чем Харальд. Не заладилась у меня дозорная служба в столице, не заладилась и в Твери. Может, не моё это дело? Пускай уж отставка так отставка, по всем фронтам. Уеду в Чернополье, займусь хозяйством, мужиков на оброк переведу… крыжовник насажу… на охоту буду ходить… вино красное пить стаканами в гордом одиночестве… с дворовыми девками на пуховой перине кувыркаться… лет через двадцать придётся свой облик искусственно старить… через пятьдесят надо будет умереть, подобно дяде Янику, и возродиться в другом месте и с другим именем. И ещё полсотни лет, и ещё… Как я только что Алёшке втолковывал? Просто жить. Без цели. Гулять по жизни широкими кругами, потому что идти-то и впрямь некуда. Светлым, конечно, проще – они хоть надеются род людской осчастливить, смысл в этом черпают… мы, Тёмные, умнее. Мы избавились от всех химер… и потому каждого из нас ждёт вечная скука.

– Алёша, графиня Яблонская права, – мрачно произнёс я. – У меня действительно нет теперь на тебя никаких прав, ты вольный… Иной.

– Затраченные деньги, поручик, я тебе, конечно, возмещу, – Виктория Евгеньевна наконец-то соизволила обратиться ко мне напрямую. – Сколько ты за мальчика заплатил? Рублей двадцать? Завтра тебе доставят деньги, сможешь купить себе другого раба.

Голос её сочился ядом. За что она так на меня вызверилась? Что я ей сделал? Неужели всё-таки знает о моих проделках со Скудельниковыми и с Дашей? Но если так – сейчас меня перед Алёшкой изобличит.

– Обрати внимание, Алексей, – повернулась она к мальчишке, – какая у Андрея Галактионовича аура… ну, свечение такое вокруг головы. Видишь, какая тёмная? Он сейчас небось страдает, что движимого имущества лишился. Они, Тёмные, все такие! Себялюбивы, алчны, распутны, жестоки, сладострастны! Представляю, как издевался он над тобой! Как загонял работой, как держал впроголодь, как сёк розгами! Небось и колодку надевал, и рогатку! Но отныне всё это кончено! Отныне никто не будет тобою помыкать! Ты поедешь ко мне в Журавино, будешь учиться в моей школе… и человеческим наукам, и искусству Иных! Тебе будет у меня хорошо! У тебя появится множество друзей, тебя ждут невинные детские развлечения, коих ранее ты был лишён… да хотя бы летом играть в лапту, зимой кататься на коньках! Да ты вообще знаешь, что такое коньки? А главное, встав вместе с нами, плечом к плечу, ты сделаешь этот мир лучше, добрее!