Man and Boy, или Мужчина и мальчик - Тони Парсонс

* * *

Сид стояла па пороге с коробкой в руках. В таких упаковках выдают еду в кафе и ресторанах, когда клиент забирает ее «на вынос».

— Я не вовремя?

— Нет, почему же, заходи.

Она зашла и протянула мне коробку.

— Это для Пэта. Спагетти «песто».

— Зеленые спагетти? Его любимые. Спасибо.

— Их нужно просто поставить в микроволновку. Ты сможешь это сделать?

— Ты что, шутишь? Даже я знаю, как пользоваться микроволновкой. На одну минуту или на две?

— Одной должно хватить. Он не спит?

— Он смотрит телевизор. Для разнообразия.

Пэт растянулся на диване, по-прежнему в пижаме с рисунками из «Звездных войн» и в халате «Эм- энд-Эс», и смотрел режиссерскую версию «Возвращения джедая». По случаю его возвращения из больницы все запреты в нашем доме были отменены.

— Здравствуй, Пэт, — сказала Сид, нагнулась над ним и погладила по голове, осторожно обходя большой кусок пластыря, покрывавший его лоб. — Как твоя бедная старая головушка?

— Нормально. Только швы немножко чешутся.

— Еще бы! Могу себе представить.

— Но — знаешь что? Их не нужно будет снимать. Мои швы.

— Нет?

— Они сами рассосутся, — важно произнес Пэт, глядя в мою сторону и ожидая подтверждения.

— Правильно, — кивнул я. — Они растворяются сами. Это швы из нового материала, да?

— Из самого нового, — согласился Пэт, и его внимание снова переключилось на Принцессу Лею, полуголую наложницу при дворе Джаббы Хатта.

— Вот так наряд на ней! — изумилась Сид.

— Да уж, — сказал Пэт. — Она рабыня.

— Боже мой!

Они несколько секунд наблюдали за тем, как Принцесса Лея корчится и извивается на цепи.

— Ну что же, я пошла, а ты поправляйся, — сказала Сид.

— Хорошо.

— Сид принесла тебе ужин, — вмешался я. — Зеленые спагетти. Что надо сказать?

— Спасибо. — Пэт улыбнулся ей самой очаровательной улыбкой, такой же, как у Дэвида Нивена.

— На здоровье, — ответила она.

Я проводил ее к двери и почувствовал, как что- то внутри у меня поет. Мне не хотелось, чтобы она уходила.

— Спасибо, что навестила. От этого сегодняшний день превратился в праздник.

Сид повернулась и посмотрела на меня своими удивительными карими и широко посаженными глазами.

— Я действительно так думаю, — подтвердил я. — Это лучшее, что было у меня за весь день. Серьезно!

— Но я не понимаю…

— Что именно ты не понимаешь?

— Почему я тебе нравлюсь? Ты же меня совссл. не знаешь.

— Тебе действительно это так интересно?

— Да.

Я начал объяснять:

— Ты мне нравишься, потому что ты сильная, но не жесткая. Мне нравится, что ты не веришь той чепухе, которую несут мужчины, но все равно уехала из своей страны, из-за мужчины, потому что решила, что он — твой единственный.

— Самая большая ошибка в моей жизни.

— Возможно. Но мне нравится, что ты такой романтик и что ты смотрела все музыкальные фильмы, когда была маленькой девочкой.

Она засмеялась и помотала головой.

— Ты видишь мужчин насквозь, но все-таки хочешь найти мужчину, с которым могла бы прожить всю жизнь, — добавил я.

— А такие бывают? — удивилась она.

— И мне нравится, что у тебя все лицо озаряется, когда ты улыбаешься. Мне нравятся твои глаза. Мне нравятся твои ноги. Мне нравится, что ты знаешь, как говорить с четырехлетним ребенком. Мне нравится, что ты оказалась рядом, когда мне нужна была помощь. Все остальные просто сидели и смотрели. Ты была так добра к нам. Ведь ты не обязана была этого делать.

— Еще что-нибудь?

— Ты красивая.

— Я совсем не красивая.

— Ты красивая и смелая, и я ревную тебя ко всем мужчинам, с которыми ты когда-то встречалась. Я то и дело прогуливаюсь возле твоего кафе в надежде наткнуться на тебя.

— Ты скучаешь по своей жене, — сказала она. — Очень скучаешь.

— Это правда, — признал я. — Но правда также и то, что ты буквально сводишь меня с ума.

— Боже мой! — Сид помотала головой. — И все- таки ты меня совсем не знаешь.

Но прозвучало это совсем не так, как раньше. Теперь она произнесла это нежно, мягко, как будто бы я не был виноват в том, что не знаю ее.

Она шагнула ко мне, глядя на меня своими потрясающими глазами, а в следующее мгновение они закрылись, и Сид коснулась губами моих губ.

Я поцеловал ее:

— Я немножко тебя знаю.

— Да, — согласилась она. — Немножко меня знаешь. Совсем немножко.

Пэт пошел в школу.

Школьная форма, которую его заставили носить, должна была бы, по идее, придавать ему взрослый вид. Предполагалось, что серый джемпер с вырезом в виде буквы «V», белая рубашка и желтый галстук сделают его похожим на маленького мужчину. Ничего подобного не получилось.

Строгость школьной формы только подчеркивала его младенческую чистоту и нежность. Несмотря на то, что уже приближался его пятый день рождения, Пэт оставался даже не маленьким, а очень маленьким, чистым и открытым, как новорожденный младенец. Хотя при этом и был одет по- взрослому.

Помогая ему приготовиться к первому дню в школе, я с удивлением осознал, как я люблю его лицо. Когда он был младенцем, я не знал, действительно ли он так красив или во мне просто говорит необъективная родительская любовь.

Но теперь сомневаться не приходилось, Пэт действительно был красивым мальчиком: светлые голубые глаза, длинные светлые волосы и робкая улыбка, медленно расходящаяся по невероятно гладкому лицу.

Настал момент, когда я должен был выпустить моего прекрасного сына в мир. По крайней мере, до половины четвертого дня. Для нас обоих это была целая жизнь.

Он больше не улыбался. За завтраком, одетый в свою стилизованную взрослую одежду, он был бледен и молчал, пытаясь удержать подбородок от дрожи, пока над тарелкой с шоколадными хлопьями я без умолку разглагольствовал о школьных годах, якобы лучшем времени в жизни Любого человека.

Поглощение шоколадных хлопьев тем не менее было прервано звонком Джины. Я знал, что ей трудно звонить — там, где она находится, рабочий день еще в самом разгаре, — но я также понимал, что она ни за что не пропустит великий день в жизни Пэта. Я смотрел, как он разговаривает с матерью, неловко чувствуя себя в рубашке и галстуке, — ребенок, которого неожиданно заставили изображать взрослого.