Полюбить Рождество - Елена Богданова

колени к груди. В этой позе она кажется такой беззащитной. Сразу хочется укрыть её от всех бед в своих объятиях.

Я встал, отодвинул чашку в сторону и сел на стол напротив Ани. Попытался заглянуть ей в глаза, что бы понять, что же её мучает…

— Что ты скрываешь от меня?

Она снова качает головой, и отчаяние, даже страх сделали тон моего голоса более настойчивым.

— Аня, я не смогу тебе помочь, если не узнаю в чём дело.

— Никит, ты всё прекрасно знаешь. Я уже говорила тебе, — судорожно вздохнула она. — Он ничего не похищал. Он просто увидел то, чего не смогла увидеть я. Что я… слишком большое бремя, чтобы любить меня.

Анна Смирнова.

— Глупости, — решительно заявляет Никита.

Да не уже ли? Но если я достойна любви, почему меня бросил Миша? И почему не остался Никита?

— Я не расстраиваюсь по этому поводу, — бросила я. Мне надоело жалеть себя. — Я рада, что узнала себя и научилась трезво оценивать свои шансы.

Я поднялась и попыталась пройти мимо него, но он тоже встал, и мы оказались лицом к лицу друг с другом. Мне не хотелось испытывать волнение, которое охватывало меня всякий раз, стоило ему оказаться поблизости. Не хотелось снова думать о своих ожиданиях, которые у меня были насчет нас двоих. Тех, в которых я призналась Никите и, которые он не принял всерьёз.

Мне много чего не хотелось, но я так и осталась стоять в миллиметре от него, испытывая всё, что так пыталась спрятать.

— Никогда не слышал ничего более ужасного.

— Это правда.

— Нет, не правда. — заявил он безапелляционно. — Ты не «бремя». И раз мы уже заговорили об этом, с тобой всё в порядке. Ты добрая и заботливая. Не будь ты хорошей сестрой, этих коробок здесь не было бы. — Он махнул в сторону моей комнаты, где стопкой лежали несобранные коробочки, которые он наверняка заметил, когда был там.

Может и так. Но только мой баланс нарушился. Угрюмости и прямолинейности во мне было больше, чем любезности и доброты.

— Ты мне не веришь? — спрашивает Никита, смотря мне прямо в глаза.

— Ты воспринимаешь меня искаженно. Потому что… — голос мой был до безобразия хриплым. — я небезразлична тебе.

— Именно поэтому ты и должна верить мне. — в его голосе послышалось веселье.

— Наоборот. — запротестовала я, понимая, что он не слепой и мою реакцию наверняка заметил. — Ты в точности как мои родители. И как Дима. Мне бывает нелегко с ним, но я знаю, что он любит меня такой, какая я есть. Но по этой причине вы все не замечаете, что я несовершенна.

Он посмотрел на меня, а потом тихо рассмеялся.

— Аня, но ты и в самом деле несовершенна.

— Да знаю я, — нахмурилась. — Я только что сказала это. — Но я не ожидала, что он согласится.

— Да, ты угрюмая. Способная вывести из себя. — голос Никиты странно хрипит, когда я встречаюсь с ним взглядом. — И у тебя такой острый язычок… — он проводит большим пальцем по моим губам и обнимает за талию. Расстояние между нами резко сокращается, а дыхание сбивается. — Но меня бы не потянуло к тебе с такой силой, если бы ты была другой.

И он завладевает моими губами, и эмоции, охватившие меня, поглотили мои протесты и смущение.

Никита обхватил ладонями моё лицо, и это прикосновение было таким нежным и волнующим, как и сам поцелуй. Я чуть не заплакала.

Вместо этого я обняла его за шею и прижалась к нему. Ноги покосились, но Никита прижал меня сильнее к себе, не выпуская губ из плена. Его язык ворвался в мой рот, запуская по всему телу разряды удовольствия.

Сейчас я жалела, что мы не у него дома, где стоит наша наряженная ёлка. Чтобы этот момент, который всегда присутствовал в моих мыслях, включал в себя наше Рождество. Чтобы он заменил собой прежний, где меня бросил Миша. Где он смотрел на меня с ужасом, перекошенным от злости лицом, представ передо мной в абсолютно новом свете.

Никита прижимал меня к себе всё сильнее, гладил, сжимал, путался в моих волосах и порыкивал. А я, кажется, стонала. Или всё было наоборот, я не знаю. Просто мои руки от чего-то оказались на его плечах и заскользили по телу Никиты, наслаждаясь прикосновением к его широкой и сильной, мускулистой спине. Его тело казалось мне самой невероятной вещью, которой я когда-либо касалась. А его линии и изгибы были сами по себе даром небес.

Только этот дар не мог предназначаться мне. Даже если Никита считал по-другому.

Никита Демьянов

Я ощутил перемену в ней и отстранился в надежде, что не зашёл слишком далеко. Я ведь чувствовал, что ей тоже это нравится. У меня крышу рвало от её отзывчивости, пока я не стал настойчивее исследовать её формы. Повёл себя грубо? Поторопился? Но, посмотрев в её глаза, увидел, что она начинает отдаляться от меня. И моё сердце мучительно сжимается. Каждая вена вибрирует. Каждая мышца дрожит. Каждая, сука, клетка трепыхается.

С минуту мы ещё прожигаем друг друга тяжелыми взглядами, оба зная, чего требуют наши тела. Её глаза сверкают, губы припухли от поцелуев. Она прижала ладони к полыхающим щекам и тихо прошептала:

— Никит, на самом деле ты не хочешь этого.

— Ты не знаешь, чего я хочу. — роняю коротко и несколько резко.

— Ты тоже, — с грустью отвечает она. — Тебе кажется, что ты хочешь меня, потому что все эти разговоры навеяли воспоминания давно ушедших дней…. — она запнулась и покачала головой, склонив её так, чтоб я не видел её глаз. — Я так не могу. — прошептала она мне куда-то в район груди. А потом прокашлялась и посмотрела мне прямо в глаза. В них полыхало пламя. Господи, как же сильно я люблю её… — Отдаваясь тебе, я не могу ограничиться только своим телом. А большего ты не хочешь…

— Аня… — шепчу с придыханием.

Притягиваю её, пока не сталкиваемся лбами. Наши дыхания сливаются, и почему-то в этот момент в груди всё сжимается от чёрной тоски.

— Нет, пожалуйста, так будет только хуже. — прикладывает палец к моим губам, и я вижу, как она судорожно сглатывает. — Пока ты не скажешь, что внезапно стал человеком, который хочет остепениться, купить дом — для жизни, а не для инвестиций. Обзавестись семьёй и растить детей. Даже не пытайся говорить мне ложь.

— Я не… — С надрывом перевожу дыхание. Она уперлась в меня ладошками и толкнула. Не сильно, но я почувствовал и