Вокруг света. В поисках совершенной еды - Энтони Бурден

Только что я был ближе к смерти, чем когда-либо в жизни.

Более того, мне предстоит испытать это еще раз. А потом еще раз…

Дело в том, что я еду на полной скорости в Кантхо по трассе № 1. Мы с Филипом сидим в хвосте микроавтобуса, который непрерывно сигналит, мчась по средней полосе навстречу остальному движению. Примерно в сотне ярдов от нас — автоцистерна с водой, она едет прямо на нас, тоже бешено сигналит, и нет никаких оснований думать, что она собирается мирно влиться в поток остального транспорта. Линь сидит впереди, рядом с водителем, а за нами — еще двое операторов. Нет никаких сомнений, что мы можем погибнуть в любую секунду.

Говорят, во время войны трасса № 1 была очень опасной: снайперы, мины, засады, — в общем, все прелести партизанской войны. Не думаю, что сейчас здесь намного безопаснее. Если ведешь машину в дельте Меконга, прежде всего надо привыкнуть к постоянным гудкам. Гудок означает: «Продолжай делать то, что делаешь, ничего не меняй, не совершай резких движений, и, возможно, все обой­дется». Гудок не означает: «Поезжай медленнее», или «Стой», или «Держи вправо», или «Дорогу!» Если на трассе № 1, услышав сигнал у себя за спиной, вы попробуете сделать что-то из вышеперечисленного, даже если вы просто замешкаетесь на секунду, задумаетесь, позволите себе оглянуться назад, — тут же окажетесь в пылающей куче искореженного металла на обочине. Гудок просто означает: «Я здесь!»

А сегодня на трассе полно народу, и все эти люди, как и мы, мчатся по двухполосной дороге и сигналят как сумасшедшие. Цистерна с водой скорости не сбавляет. Она все ближе и ближе. Я уже различаю на капоте логотип российской фирмы-изготовителя. Наш водитель по-прежнему жмет на газ и тоже не думает снижать скорость. Мы как раз посередине шоссе, в зоне обгона, если бы они тут вообще знали, что это такое. Справа у нас — непрерывный ряд автомобилей, следующих в том же направлении, что и мы, и между ними нет никакого зазора, куда мы могли бы нырнуть; слева — нескончаемый поток встречных машин, а промежутки между рядами с обеих сторон забиты велосипедами, мотоциклами и скутерами, и все они нагружены корзинами с едой, моторчиками для стиральных машин, мешками удобрений, квохчущими курами, дровами, членами семей водителей. Так что, даже если бы наш водитель вдруг в последнюю минуту решил изменить направление, перейти на другую полосу, не участвовать больше в этих тараканьих бегах на сумасшедшей скорости, даже вообще съехать на обочину, чтобы избежать столкновения, то это было бы невозможно, никак невозможно!

Теперь мы уже совсем близко, я могу рассмотреть водителя цистерны, вижу, какого цвета у него рубашка, вижу пачку сигарет «555» у него на приборном щитке. И когда наши бамперы вот-вот должны соприкоснуться, а все мы — превратиться в лужу тормозной жидкости и крови и кучу осколков разбитого стекла и костей, вдруг, как будто спе­циально для нас, между двумя машинами справа открывается зазор — словно какой-то сатанинский транспортный хор дает нам возможность вовремя вступить, — и вот мы уже чинно едем в ряду других машин. Автоцистерна просвистывает мимо в каком-то сантиметре от нас, и возникает этот специфический эффект: спадает напряжение, резко выдыхаешь, — так бывает, когда проходит наконец последний вагон встречного поезда. Филипп ошалело смотрит на меня, трясет головой и спрашивает: «Мы еще живы? А… а мне показалось, что эта цистерна проехала буквально сквозь нас». И он не шутит.

Мы проделываем это каждые несколько минут — виляем в сторону, чтобы проскочить. Мы путешествуем по всем полосам шоссе, мчимся прямо на машины и грузовики, несущиеся навстречу. Завывают сирены, с обеих сторон колышется море фермеров, старушек, детей на утлых велосипедах, а время от времени возникают дополнительные препятствия, например телега, запряженная волами.

Опять. Опять и опять. На этот раз машина похожа на военный грузовик: кабина цвета хаки, в кузове стоят солдаты в рабочей одежде. Они едут прямо на нас и не думают тормозить. Наш водитель, кажется, тоже не очень обеспокоен. Он мило беседует с Линем, у которого тоже вполне беззаботный вид. Похоже, они вообще не обращают внимания на то, что сулит нам неминуемую смерть в ближайшие секунды. Нет, водитель, конечно, сигналит. Он всецело полагается на гудок, как будто гудок — это волшебная палочка, с помощью которой можно изменить законы физики. Нога его все еще жмет на газ, мотор работает на всю катушку. Филипп сжимает кулаки так, что белеют костяшки пальцев; в зеркальце вижу расширенные от ужаса глаза оператора Криса. Вся западная фракция нашего экипажа разом задерживает дыхание, ожидая рокового удара, все вспоминают о родных и близких, готовятся к тому, что сейчас переднее ветровое стекло рассыплется на мелкие оскол­ки… Но опять каким-то образом мы оказываемся в безопасности, две машины на миг соприкасаются, сдирая краску друг у друга с боков, и разбегаются в разные стороны. И вот мы снова едем по центральной полосе и дико сигналим передней машине, которая еле тащится — всего каких-то 120 км/час.

Видимо, наш водитель всерьез верит, что его машину окружает некая защитная оболочка, и мы тоже начинаем в это верить. Другого объяснения нашим чудесным спасениям нет. Нам снова и снова удается избежать столкновений, это происходит с такой регулярностью, что, проведя час на этой дороге, мы даже проникаемся мыслью о собственной непобедимости. Возможно, и правда какой-нибудь вьетнамский амулет охраняет нас и не дает нам впилиться в лоб другой машине. А ведь мы едем на старой колымаге советского производства, и педаль газа, когда водитель на нее нажимает, просто лежит на полу, и благодаря эффекту допплеровского резонанса гудок плачет, как младенец: «У-у-у-а-а-а!», и кажется, что это нас ударной волной сейчас отнесло в сторону, к семейному велосипеду на четверых. Несколько раз мы оказывались настолько близко к пешеходу или велосипедисту, что я был уверен, что мы их задели. Мы бы давно уже крикнули водителю, чтобы ехал потише, а то и попытались бы силой отнять у него руль (ясно же, что он сумасшедший и хочет нас всех угробить), если бы нас не парализовал страх, если бы каждую секунду мы не были уверены, что стоит нам заговорить, тем более отвлечь водителя на долю секунды, — и мы немедленно погибнем.

В конце концов нервотрепка сменилась слепой верой: мы либо изо всех сил старались не замечать того, что происходит за тонкими перегородками из металла и стекла, либо истерически молились, либо просто сидели, оцепенев от страха и нервного напряжения.

Кантхо — город малоэтажных домов в колониальном стиле. Его проектировали французы. Мы остановились в отеле «Виктория», одной из роскошных, построенных иностранцами гостиниц, которых становится все больше во Вьетнаме. Отель красивый, представительный, с просторным холлом, белыми стенами, полом из черно-белого мрамора, бассейном, лодочной станцией на берегу Меконга, комнатами, отделанными тиковым и красным деревом, удобными широкими кроватями и спутниковым телевидением. Здесь есть бизнес-центр, косметический и массажный салоны, очень приличный ресторан с баром, и… зенитная батарея неподалеку, на улице. Когда мы проезжаем окопы, Линь напоминает операторам: «Не снимать, пожалуйста».