Моя Марусечка - Вера Колочкова

– Да ничего, бывает! – улыбнулась Маруся, исподволь ее разглядывая. Так и стояла, чувствуя на своем лице эту дурацкую любопытную улыбку. Да уж, теперь-то она Виктора Николаевича понимала!

Было, было в этой девочке-женщине и впрямь что-то до крайности трогательное. А лучше сказать – достойно-трогательное. Не было в ней, как в Марусе, румяной и свежей милоты, что называется в народе «кровь с молоком», скорее была она ее полной противоположностью. Худая, смуглая, с черной короткой стрижкой-ежиком на голове, сидящей на длинной шее природною гордою посадкой. На лице – ни грамма косметики. Скорее всего, там и не бывало ее никогда, косметики этой. Не нужна она была, как не нужна бывает целлофановая хрустящая обертка нежному полевому цветку. Лицо ее не было красивым в общепринятом смысле, но сразу притягивало к себе взгляд. Оленьи глаза в чуть припухших веках смотрели открыто, смело и в то же время немного отстраненно, к себе так уж панибратски не подпуская. Сразу чувствовалось, что трогательность эта была достаточно своей хозяйкой защищена – не так, как защищается нежная роза шипами, а защищена именно этой отстраненностью. Вроде того – я вас не трогаю, но и вы, уж будьте добры, не смейте ко мне лезть. Про таких говорят – рука не поднимется. Не из жалости, а просто не поднимется, и все тут. Не захочет. Не сможет. Иногда в людях сразу выходит наружу скрытое их достоинство. Во взгляде, в улыбке, в повороте головы, в особенной спокойной стати-осанке, напрочь лишенной нервной напыженности… Самое удивительное, что даже беременность эту Наташину стать не портила. Было такое чувство, что живот к ее худому и маленькому телу просто взяли и прилепили, как временную декорацию, и он живет и живет сам по себе, нисколько ей не мешая и в то же время совершенно гармонично с ее обликом сочетаясь.

– Вы, наверное, к моей маме пришли, да? – вздрогнула Маруся от ее звонкого и приветливого голоска. – Ее сейчас дома нет, к сожалению. Она в издательство уехала. Хотите, я вас чаем напою? Вы не очень торопитесь?

– Нет-нет, я не к маме… – с сожалением покачала головой Маруся. – Хотя я с ней уже успела познакомиться! Я была тут у вас пять дней назад. А вы, Наташа, когда приехали? Мама так о вас беспокоилась!

– Да знаю я, все знаю о ее беспокойстве… – легко усмехнувшись, махнула рукой Наташа. – Я поэтому ей и врала, что мне рожать еще через месяц! Ой, если б она правду узнала, она б с ума сошла.

– Какую правду?

– Какую? Так у меня срок – вот-вот уже… Может, через три дня, может, через четыре. А может, и завтра все начнется!

– Ой, ну как же вы так неосторожно! Наверное, нельзя же! Да и ребенку, наверное, тяжело.

– Нет. Нисколько ему не тяжело! Он, наоборот, меня очень поддерживал… – Наташа ласково огладила рукой выпирающую верхушку живота. – Он все, все уже понимает! Да там, в Оптиной пустыни, вся обстановка такая, знаете, к духовному родству располагающая. А вчера он мне сам знак подал – пора, мол. Ну, я собралась и приехала. Так чаю хотите? Как вас зовут, кстати?

– Меня? Мария. Хотя все меня просто Марусей зовут. А фамилия моя… Горская…

Наташа чуть дернула лицом, уставилась на нее удивленно. Оленьи глаза смотрели открыто и самую малость настороженно, хотя и не промелькнуло в этой настороженности ни капли обидной досады. Потом, улыбнувшись, тихо спросила:

– Вы, наверное, новая жена Никиты? Да?

– Да. Я его новая жена, – отчего-то опустив глаза, подтвердила Маруся.

– Ну что ж, Маруся… Тогда тем более – пойдемте пить чай! Вы ведь, наверное, о чем-то поговорить со мной хотите, правда? Не просто так пришли?

– Да, я хотела поговорить… Вернее, хотела выполнить просьбу… Только теперь уже поздно, наверное… – лепетала она ей в спину, идя следом по коридору на кухню.

– Так. Просьбу, значит, – становясь к плите, весело проговорила Наташа. Чиркнув спичкой, она ловко зажгла газ, поставила на огонь круглый металлический чайник. Потом обернулась к Марусе, пояснила зачем-то: – Мы с мамой не любим всяческих этих новомодных штук вроде самовскипающих чайников. Странные женщины, правда? Так о чем Никита меня хотел попросить? Говорите, я слушаю. Это он вас ко мне прислал?

– Нет, это не Никита! Никита и не знает вовсе, что я сюда, к вам! Меня Виктор Николаевич просил, чтобы я вас нашла. Он… Он хотел с вами попрощаться…

– Что значит – попрощаться? Не понимаю… – неуклюже развернулась Наташа от плиты.

– Дело в том, что Виктор Николаевич пять дней назад умер в больнице. Он хотел, чтобы вы к нему пришли. Он попрощаться хотел. Он любил вас, Наташа…

– О боже, как жаль! – приложив ладошки к смуглым щекам, тихо проговорила она, уставившись куда-то поверх Марусиной головы. Потом повернулась, медленно подошла к окну, постояла молча минуту. Маруся смотрела, как подрагивает ее тонкая спина, молчала, не решаясь ее тревожить. Да и надо ли что-то сейчас говорить? Не надо, наверное. Наташа меж тем снова прошелестела едва слышно: – Господи, если б вы знали, как мне его жаль! И его, и Никиту… Вы уж простите, что я так говорю про вашего мужа, Маруся. А где его похоронили?

– На Ивановском кладбище. Недалеко от входа, там легко можно найти.

– Да. Я потом схожу к нему. Обязательно схожу. О боже, как жаль…

– Он очень, очень хотел вас увидеть, Наташа. Он любил вас! – выделила Маруся особняком последнюю фразу, будто испугавшись, что она так и не дойдет до Наташиного сознания.

– Да. Я знаю. Любил. Да…

– Знаете? Вы говорите, знаете? Он что, говорил вам об этом?

– Нет. Не говорил. Никогда вслух ничего подобного не проговаривал. Но я ж не слепая, хоть и рассеянная не в меру. Такими вещами ни одна женщина обмануться не может. Когда человек испытывает искреннее чувство, оно образуется в некую энергию, и хочешь ты этого или не хочешь, а все равно увидишь. Другое дело, что не можешь принять ее… Но и уничтожить ее тоже не в твоих силах. Тут может быть только один выход.

– Какой выход? Уйти?

– Ну да. Правильно. Уйти. Я и ушла. Вернее, это Ксения Львовна потребовала, чтобы я ушла. Согласитесь, ее можно было понять.

– Но как же так, Наташа? А Никита? Почему вы ему ничего не объяснили? Вы что, не любили его совсем?

– Почему? Любила. Я его и сейчас люблю. Но я ж вам объясняю – у меня не было другого выхода.

– Да как же это не было? Выход всегда есть! Почему вы бороться за свою любовь не стали? Надо же было бороться как-то!

– Как – бороться? С Ксенией Львовной бороться – все равно что на ветряные мельницы с копьем лететь! Вот вы – можете с ней бороться? Честно признайтесь?

– Так не обо мне сейчас речь. И вообще… Выходит, вы самоустранились, а на Никиту плюнули. Так нельзя было с ним поступать, нельзя! Надо было вместе с ним уходить!

– Да, я потом думала об этом, конечно. И себя обвиняла. А только все равно бы она его не отпустила. Никогда бы не отпустила…

– Да вы даже и не пытались его увести!