Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

они творили знамение.

Стёпка первым накинулся на щи, но Лёшка пихнул его локтем, заметив многозначительно:

— Чёй-то не идет всухую…

И Никишка глянул на Евсеева:

— Слышь, хозяин… Для сугреву бы… Не найдется?

Не поднимая глаз, старик встал со скамьи, сунулся за занавеску и выставил на стол четверть, наполненную мутноватой жидкостью. Никишка подхватил ее и, ухмыляясь, разлил самогон по кружкам, поставленным Демидом. Лёшка решил уважить хозяина, подтолкнул старику кружку:

— Выпьешь с нами, Филимон Пафнутьевич?

Старик, не глядя, отодвинул кружку, снова скрылся за занавеской.

— Чё энто он? — недоумевающе раскрыл рот Стёпка.

— Опоганиться боится, рожа кержацкая, — потирая лоб, ответил Никишка.

Демид испуганно шикнул на него:

— Тише ты! — и шепотом добавил: — Вы их веру не трожьте. Они хучь и православные, а за свою старую веру всем нам ноги повыдергивают.

Старик Евсеев добыл, наконец, толстостенный стакан и сам наполнил его самогоном. Демид глянул на Зыковых, поклонился хозяину.

— Спасибо, что приютили, — сказал он и неторопливо опорожнил свою кружку.

— А вот и сыны мои, — сухо проговорил хозяин.

Оторвавшись от щей, братья Зыковы уставились на здоровенных, заросших кудлатыми бородами мужиков, дружно переступивших порог. Лёшка, оттопырив губу, даже ухмыльнулся нагловато:

— Здрасьте!

Мужики что-то буркнули в ответ и, склонив головы, прошли на хозяйскую половину. Демид проводил их взглядом, уважительно заметил:

— Крепкие они у тебя, Филимон Пафнутьевич.

Старик кивнул. Лёшка совсем было собрался съязвить что-то, но получил под столом увесистый пинок от старшего брата.

— Говорят, по вашей вере и табак нельзя курить? — поинтересовался Никишка.

— Сатанинское зелье, — подтвердил старик.

— И чай с кофием нельзя? — встрял Лёшка.

Евсеев погладил бороду, смерил Лёшку оценивающим взглядом и произнес многозначительно:

— Эт верно. Пить нельзя, но торговать можно. Вот орда шибко энту гадость уважает.

— А-а-а! — хлопнул себя по колену Стёпка. — Вот от чего Федулов свои товары в такую даль засылат!

Колотыгин, по опыту зная, что хвастаться товарами в дороге нельзя, предостерегающе прокашлялся. Ему уже приходилось ходить в Монголию, и не раз слышал он о бесследно сгинувших на Чуйском тракте обозах. Налетают лихие люди, режут всех, кто под руку попался, а потом ищи их в этих сатанинских местах.

— Орда… — задумчиво повторил старик Евсеев. — Нехрещенные, значит… С ними связываться дело такое… И вообще, — протянул он, играя своим толстостенным стаканом и пряча глаза под лохматыми бровями. — Опасное место энтот перевал… Иные называют его не Чике-Таман, а Чёрт-атаман…

Помянув черта, старик торопливо перекрестился двумя длинными желтоватыми пальцами.

К утру пурга стихла.

Солнце, показавшись из-за гор, заиграло лучами на ослепительно-белом снегу. Накормленные и отдохнувшие за ночь лошади, несмотря на снежные заносы, кое-где преграждавшие путь, резво тянули сани в сторону перевала.

Спустя час после того, как обоз Зыковых выехал со двора старого кержака, оттуда же верхами вылетели три всадника: сам Евсеев и его сыновья. Бросая из-под копыт комья снега, кони рысью устремились по свежему следу полозьев.

2

Размешав в стакане почти уже остывший чай, Юлий Глебович поднял глаза на робко съежившегося на стуле Никишку Зыкова.

— Итак… — Юлий Глебович покосился на протокол допроса, лежащий перед ним. — Итак, Никифор Маркелович, вы продолжаете утверждать, что на вас впрямь напало семь разбойников?

Говорил следователь медленно, растягивая каждое слово, и Никишка терялся, стараясь угадать, каким же будет следующее слово. Облизывая распухшую, разбитую в кровь губу, он закивал:

— Семеро… семеро их было.

Виноградов поднял стакан, заключенный в массивный серебряный подстаканник, сделал еще глоток.

— И где же на вас эти разбойники напали?

— Дык, ваше благородие… Дык я уже и рассказывал, — Никишка даже повел широким плечом, но тут же охнул от боли, отозвавшейся в боку после неловкого движения.

— Ничего, повтори, — неторопливо посоветовал Юлий Глебович. — Дело такое, что и десять раз повторить можно. А я вот, как видишь, опять и опять готов слушать.

Виноградов даже улыбнулся. Почувствовав его благодушие, Никишка быстро закивал:

— Почитай, на самом перевале. Токмо мы к леску подъехали, они вот они… Сверху на нас и навалились…

— Из засады, значит? — неспешно уточнил Виноградов.

— Стало быть, оттедова. На меня двое навалились, я и бердану вытащить не успел, замешкался от страху.

— Может, вы их где-нибудь раньше встречали? — лениво полюбопытствовал Юлий Глебович.

Никишка мелко затряс головой:

— He-а! Я таких разбойничьих харь отродясь не видывал.

— Приметы запомнили?

— Спужался я, — нехотя потупился Зыков. — А как ножом меня саданули, сразу из памяти вышибло.

Виноградов задумчиво помычал. Затем спросил, покосившись на протокол:

— А что с вашими братьями происходило? Видели?

— Почти и не видел, — сокрушенно отозвался Никишка. — Так, краем глаза… На них тоже целая гурьба навалилась.

— Вы сказали, разбойников было семеро? — приподнял бровь следователь.

Никишка сосредоточенно сморщил лоб:

— А может, и не семеро…

— Как так? — теперь уже обе брови Виноградова легонько приподнялись.

— Дык… Энто мы ужо опосля прикинули… На мне двое повисли, на Лёшке — двое, Демид с двумя барахтался, да Стёпку ишшо один мужик под себя подмял!.. Вот и выходит, что семеро.

Виноградов посмотрел в окно, ничего интересного там не увидел и вновь вернулся к допросу.

— Действительно, семеро получается.

— Так точно, ваше благородие, семеро, — услужливо согласился Зыков.

— Личность убийцы запомнили? — чуть наклонился к столу Виноградов.

Никишка огорченно вздохнул:

— Куды там… Я ж последним шел, ближе-то Стёпка был.

— Я его спрашивал, — раздумчиво проговорил следователь. — Говорит, что после удара по голове сразу потерял сознание.

— Дык… У Лёшки, ваше благородие, поантересуйтесь… Он, кажись, про какой-то шрам на щеке у того татя сказывал…

Виноградов откинулся в кресле, сложил руки на животе и с минуту смотрел на Никишку. От этого бесстрастного взгляда парню стало не по себе, и он облегченно перевел дух, когда следователь, устало прикрыв глаза, сказал негромко:

— Ступай… Пусть Алексей заходит…

Лёшка, войдя в кабинет следователя, криво ухмыльнулся. Губастое лицо его разнесло, опухло оно, как с перепоя. Юлий Глебович чуть шевельнул пальцем, указывая на стул:

— Садитесь, Алексей Маркелович…

— Благодарствуйте, — Лёшка приложил руку к огромному, начинающему зеленеть кровоподтеку, наплывшему на правый глаз.

Следователь с удивлением отметил в голосе Лёшки нотки нахальства, но пропустил их мимо ушей.

— Вы видели, кто убил Демида Колотыгина? — отхлебнув глоток уже совсем остывшего чая, спросил он.

— Ага.

— Опишите, коли вас не затруднит, внешность убийцы.

— Обнакновенная внешность, токмо через всю морду шрам, будто его собака за щеку рвала.

Юлий Глебович удовлетворенно покачал головой, записал примету, поднял глаза на допрашиваемого:

— А росту в нем сколько было?

— Здоровый бугай, на полголовы Демида выше, а меня, значица, на целую…

Прибросив, сколько это будет в вершках, следователь предположение свое тоже отметил в