Письма, телеграммы, надписи 1889-1906 - Максим Горький

class="p1">Между 26 и 30 августа [8 и 12 сентября] 1900, Мануйловка.

Что бы Вам, дядя, написать хоть разок маленькую записочку о здоровье Вашем, настроении и прочем, что Вас касается, — мне интересно. Уж коли теперь захотите совершить это, так адресуйте в губернский город Нижний на Волге. Письма с адресом в Н.-Новгород едут в Новгород и даже в Новгород-Северск.

Мы здоровы. Я недавно порвал три акта драмы и написал пять глав повести. Вот будет повесть! Действующих яиц — 173. Действие продолжается 22 года. Каждому году посвящаю 10 глав. Писать, так уж писать!

А Алексин рассердился на меня за письмо? Если — да, жаль. И чего он не ехал в Китай? Если только объявят настоящую войну — я еду. Обязательно! Я этой войне придаю огромное значение. Меня бы нисколько не удивило, если б она затянулась лет на 30 и завершилась общей трепкой всей Европе. Эх, зачем я не китаец! Я бы Вам показал цивилизацию! Я бы общипал с Вас культуру-то! Я бы…

Сидим мы здесь лишь потому, что у нас нет ни сантима. А холодно! Украинская ночь никогда не бывает тиха, — не забудьте написать это на полях Вашего Пушкина, — потому что потомки Мазепы не кормят своих собак.

Затем я кланяюсь Софье Петровне, Ярцевым, Ал. Ник. и Толе и Зине. Толе напоминаю одно его обещание. Представляю себе, в каком затруднительном положении очутится этот мальчик! Он так много надавал обещаний… Решен вопрос о его поездке на Волгу?

Прощевайте!

Крепко жму руку.

А. Пешков

Где Антон Павлович?

А если Мария Николаевна у Вас — поклон ей низкий.

А. П.

114

В. В. ВЕРЕСАЕВУ

12 или 13 [25 или 26] сентября 1900, Н.-Новгород.

Викентий Викентьевич!

Уезжая в прошлом году из Питера, я увез с собой Только три глубоких и ценных впечатления — одно из них я получил от знакомства с Вами, другое дал Струве, третье — Михайловский.

Искренно уважаю Вас. И хотя знаю мало, но всей душою чувствую душу Вашу — прямую, свято-честную, смелую.

Все это Вас ровно ни к чему не обязывет, и мне решительно все равно, как бы Вы ко мне ни относились. Я пишу это потому, что Поссе сказал мне, будто б в разговоре с ним Вы выразили сомнение в моих к Вам отношениях, будто бы кто-то оказал Вам, что я сержусь на Вас или что-то в этом роде.

Врут. Ничего подобного.

Поверьте мне, что я этим письмом отнюдь не лезу в дружбу к Вам, а просто и искренно хочу засвидетельствовать мое глубокое уважение к Вам — человеку, мою любовь к Вам — писателю.

Владимир сообщил мне, что Вы уходите из «Жизни» и не дадите ей «Записок врача». Меня это огорчает, мне жаль журнала, жаль Поссе, который положил в него много души и силы, но я думаю, что Вы поступаете — хорошо. Я и Поссе советую уйти. Где много хозяев — там мало толку и много пустяков, разногласий и всякой чепухи. Уйдет Поссе — я уйду. Но пока он там — я буду с ним, хотя бы 10 Соловьевых танцовали пьяный танец. Мне человек важен, важнее всех его верований и убеждений.

Думаю, что Вам понятно мое отношение к «Жизни» и терпимость к Соловьеву и т. д.

Крепко жму руку Вашу

А. Пешков

115

В. Ф. БОЦЯНОВСКОМУ

14 или 15 [27 или 28] сентября 1900, Н.-Новгород.

Уважаемый

Владимир Феофилович!

Я не считаю себя вправе делать какие-либо поправки к Вашему труду и не могу позволить себе этого.

Поздно говорить об этом, но мне — крайне неприятно, что мое частное письмо попало в печать благодаря неделикатности лица, которому оно было адресовано, и выдается многими за мою автобиографию.

Если Вас интересуют данные биографического характера — Вы можете почерпнуть их в таких рассказах, как «Мой спутник», «Однажды осенью», «Дело с застежками» и т. д.

По справедливому замечанию г. Меньшикова, моя биография мешает правильному отношению ко мне.

В конце концов дело не в том, кто я, а — чего я хочу.

Я попросил бы Вас не присылать мне корректуру Вашей книжки, ибо я завален всякого рода работой и едва ли найду время прочитать корректуру, не задержав ее долго, что, как полагаю, не в интересах Ваших.

Всего доброго!

А. Пешков

116

А. П. ЧЕХОВУ

Между 11 и 15 [24 и 28] сентября 1900, Н.-Новгород.

Барынино письмо прочитал внимательно, — храбрая барыня и ловко меня распатронила! А впрочем — ну ее к мужу!

Газеты зря кричат. Драму я не написал и не пишу пока. Пишу повесть и скоро ее кончу, а как только кончу, — начну драму. Начну сначала и в новом роде. Неуспеха — не боюсь, был хвален со всех сторон, и хоть силен был звон, а я не оглушен. Прекрасно чувствую, что окоро начнут лаять столь же неосновательно и громко, как и хвалили.

Но все это — неинтересно, дорогой и уважаемый Антон Павлович. А вот «Снегурочка» — это событие! Огромное событие — поверьте! Я хоть и плохо понимаю, но почти всегда безошибочно чувствую красивое и важное в области искусства. Чудно, великолепно ставят художники эту пьесу, изумительно хорошо! Я был на репетиции без костюмов и декораций, но ушел из Романовской залы очарованный и обрадованный до слез.

Как играют Москвин, Качалов, Грибунин, Ол[ьга] Леон[ардовна], Савицкая! Все хороши, один другого лучше, и — ей-богу — они как ангелы, посланные с неба рассказывать людям глубины красоты и поэзии.

20-го еду в Москву на первое представление, еду во что бы то ни стало. Я нездоров, уже в Москве схватил плеврит сухой в правом легком. Но это пустяки. Вам, по-моему, не следует ехать в Москву, — захвораете. Но ради «Снегурочки» — стоит поехать хоть на северный полюс, право. И если б Вы приехали к 20-му, — то-то хорошо было б!

Будучи в Москве, был я у Марии Павловны, был и у Книпперов. Понравились мне все они — ужасно! Дядя-офицер — такая прелесть! просто восторг, ей-богу. И мать тоже, «студент. Ночевал также у артиста Асафа Тихомирова — милейший парень! Видел писательницу Крандиевскую — хороша. Скромная, о себе много не думает, видимо, хорошая мать, дети — славные, держится просто, Вас любит до безумия и хорошо понимает. Жаль ее — она