Кости Авалона - Фил Рикман

— Хорошо. — Доктор подобрала подол платья. — Идемте…

Тропа петляла по склону, отчего подъем был не настолько крутым, как это казалось по виду холма. И все же восхождение не доставляло мне особого удовольствия, и всю дорогу я с горечью думал о том, с каким трудом, должно быть, давался подъем старому и больному аббату Уайтингу, когда его тащили наверх к неминуемой смерти. Вероятно, он чувствовал то же, что и Христос, шедший с крестом за спиной на Голгофу. Быть может, старику было даже труднее.

Ближе к вершине холма я остановился и оглянулся назад. Тропинка предательски круто взбиралась вверх. Представьте старого человека, проделавшего весь этот путь верхом на плетне.

А троих человек?

Почему? Почему их было трое?

Троица.

Почему здесь? Зачем проводить публичную казнь на самом недоступном в округе холме? Если хотели устроить из расправы зрелище на потребу толпы, почему не выбрали центральную площадь города?

По мере нашего приближения к вершине башня увеличивалась в размерах, будто вырастая из самого недра холма, и нелепость ее существования на этом месте становилась все очевиднее. Кто бы, находясь в здравом уме, построил церковь на этом уединенном и труднодоступном клочке земли? Замок или крепость — другое дело, но только не церковь.

Мы подходили ближе, и башня из коричневато-серого камня разверзлась перед нами чудовищной трещиной, сползавшей вниз по стене. Словно искалеченный зуб среди развалин и фундаментов прежних построек.

Когда я взобрался на вершину холма, в нескольких шагах позади миссис Борроу, мне показалось, будто я поднялся на облако. А когда стал ближе к башне…

— Вы не находите, что она скорее принадлежит воздуху, чем земле? — спросила миссис Борроу.

— Возможно.

Игла, пронзившая небеса. Приманка для молний.

Я посмотрел вниз с головокружительной высоты. Несмотря на легкий туман, неожиданный вид поразил меня. Не только виды города и аббатства, похожие на урожайные всходы, что поднялись среди окрестных холмов, открылись моему взору, но и равнины до самого серого моря на западе. Обширная плоскость, прорезанная узкими венами рек, тут и там разбухших широкими заводями и озерами. И казалось, что вся эта равнина еще часть моря, и вода может вернуть ее себе, снова оставив нетронутым лишь островок суши. И теперь я понимал, что холм под моими ногами не что иное, как самое сердце бывшего острова. Острова Авалон. Убежища Мерлина и твердыни Артура.

Восторг промчался у меня по спине, будто весенний поток среди скал, и голова стала легкой, словно пушинка. На мгновение все вокруг озарилось ярким свечением, и потом — Бог мой, — потом мои чувства смешались и хлынули вниз, к основанию утробы, где таятся грязные помыслы, и воодушевление сменилось тревогой, когда земля ушла из-под ног, став гигантским блюдом с россыпями зеленого, серого, коричневого…

Придя в себя, я понял, что лежу спиной на земле. Серая башня бежала от меня в яркий просвет в облаках.

Боже!

Я приподнялся на локтях, в голове точно свинец. Я был потрясен и испытывал стыд от того, что такой короткий подъем забрал у меня столько сил и я упал без сознания, словно слабая женщина.

Послышалась легкая поступь шагов по упругому дерну, и вот миссис Борроу встала надо мной, скрестив руки на груди. Снова улыбка неровных зубов и нескрываемая веселость в зеленых глазах.

— Не пугайтесь, доктор Джон. Едва ли вы первый, кто теряет здесь равновесие.

Доктор протянула мне тонкую руку, но я отказался от помощи и неуклюже поднялся на ноги сам. Ноги попрежнему подкашивались подо мной, холодный пот заливал лоб. На вершине высокой горы бывает трудно дышать, но ведь это был только холм. Меня немного трясло, и я слегка испугался, что могу слечь с лихорадкой, как Дадли.

— Это моя вина, — сказала Борроу. — Мне следовало предупредить вас. Я говорила, что иногда…

— Вы тут ни при чем, — возразил я. — Это очевидно.

— В самом деле, — послышался мужской голос. — Как же быстро протягивает Сатана когтистые лапы к детям своим…

Я повернулся.

Он стоял спиной к башне. Его голос отличался мягкостью и неспешностью, и в нем ощущалась размеренная тоскливость, свойственная скорее речи Лондона или Кембриджа, чем говору обитателей этой дикой страны.

— Говорят: брось ведьму в пруд, и она всплывет на поверхность, — тихо произнес он. — Выставь ведьму на огненный воздух у дьявольского алтаря, и она соберет всех чертенят к своим прогнившим соскам.

Туман… Я не заметил, как сгустился туман. Укутав башню, он извивался, словно живая тварь, вокруг трех фигур — то ли возникших вместе с туманом, то ли созданных из него. Две из них — в монашеских одеяниях, руки спрятаны в сомкнутых на груди рукавах.

Миссис Борроу обратилась к третьей фигуре — мирянину моего роста, крепкому и гибкому, как лиственница. Эхо его обличительной речи еще отравляло прохладный воздух.

— И с каких это пор… — Она смотрела ему в лицо, побледнев, но, как мне показалось, без страха. — С каких пор эта земля принадлежит вам, сэр Эдмунд? Или какая-нибудь грязная сделка с епископом Уэльским?

Ответа не последовало. Волосы на его голове и борода составляли единое целое и были коротко подстрижены от макушки до подбородка. Темно-зеленый дублет и черные чулки, заправленные в сапоги из добротной кожи. Шпага в ножнах свисала с широкого пояса.

— Епископ Уэльский, — заметил я, — как будто не в том положении, чтобы заключать сделки.

— А вы кем будете, милейший?

Я ожидал услышать глубокий и грубый рев, однако он говорил высоким и сдавленным голосом. Я держался достойно. Хотя мой мрачный наряд едва ли соответствовал последнему слову моды, было вполне очевидно, что я не крестьянин.

— Доктор Джон, — представился я. — Из королевской комиссии древностей.

Признаюсь, мой ответ был принят без малейшего признака почтения.

— Прибыл по поручению Тайного совета, — тихо добавил я заученные слова. — Если желаете проверить бумаги, подтверждающие мои полномочия, то они остались в трактире «Джордж».

Вы уже знаете, что я никогда не имел успеха в подобных делах. Выдвигаясь навстречу трем незнакомым мне людям, я все еще плохо владел собой. Понимая, что дерн с каждым шагом становится выше, я молча молился о том, чтобы какой-нибудь неожиданный порыв ветра не свалил меня снова.

— А как ваше имя? — спросил я.

— Файк. Сэр Эдмунд Файк из Медвела. Владелец этой земли. — Он показал вялым жестом на своих сотоварищей в монашеских одеяньях. — Брат Михаил. Брат Стефаний.

Светлобородый юноша с худощавым лицом. Картина начала проявляться: прошлым вечером сэр Питер Кэрью говорил о бывшем монахе из аббатства, который с помощью наследства поставил ферму и потом основал школу для детей благородных семейств.