Кости Авалона - Фил Рикман

— Сэр Эдмунд…

— Ферму? Школу? Не думаете ли вы, что кое-кто из монахов пришел ко мне, захватив с собой часть сокровищ аббатства? Или, часом, не подают ли у нас пиво в Святом Граале?

— От чего пиво превращается в лучшее вино?

Он не смеялся.

— Тут нет золота, доктор Джон. Только сокровища знаний. И желание сохранить то, что должно быть сохранено.

С тяжелыми думами я отступил от него на шаг. Лучшей возможности коснуться вопроса останков Артура, быть может, больше никогда не представится. Совершенно внезапно близость неразрешимой тайны вскружила мне голову. Да, истинное богатство этой земли, где сферы бытия, возможно, перетекают друг в друга, спрятано куда глубже, чем золото. Однако что — в материальном смысле — могло скрываться внутри столь идеального конического холма?

Но доктору Ди не полагается выдавать свой интерес к эзотерике. Тогда как доктору Джону следовало пока опасаться этого бывшего монаха, ставшего ныне блюстителем законности. Что до третьего человека…

О да, теперь во мне обитал еще кто-то. Третье лицо. Некто, кто, опустив глаза, смотрел на тропу и мечтал только о том, чтобы поскорее сбежать отсюда. Ибо внутри этой третьей личности что-то тосковало и билось, как птица в силке.

Туман снова немного рассеялся, будто было снято некое древнее заклятье или наложено новое. И именно та, третья личность протянула руки, чтобы не дать им дрожать, и приготовилась лгать.

— Сэр Эдмунд… даже если бы у меня появились основания подозревать вас или ваши заведения в сокрытии сокровищ…

Файк смотрел на меня пристально, словно ястреб с ветки сосны.

— …так что мог бы я сделать, — сказал я, — разве что объявить о своих подозрениях мировому судье?

Его глаза на мгновение расширились, затем потускнели, и он улыбнулся. Теперь Файк понимал, с кем имеет дело: недобросовестный слуга короны, который не станет мутить воду в пруду, и, к тому же, продажный, как и многие другие наймиты его ранга и положения. В улыбке Файка я даже заметил некоторую удовлетворенность и, довольный, слегка поклонился ему.

— Надеюсь, вы простите меня, но, думаю, мне пора удалиться и проведать, как чувствует себя мой товарищ.

Файк согласно кивнул.

— На вашем месте, доктор Джон, я бы послал разыскать дипломированного врача. Если эта ведьма отравила его сонной одурью, вам не удастся доказать это после смерти вашего друга.

— Нам требовался доктор, — раболепно объяснил я. — Но нам сказали, что, кроме миссис Борроу, других врачей нет.

— В таком случае поверьте мне, доктор Джон: обойтись без врача было бы безопаснее. Желаю вам хорошо провести остаток дня.

Он хмуро кивнул на прощание, затем развернулся и побрел своей дорогой, а я направил шаги к тропинке. Я не собирался уступать тому новому, третьему человеку внутри меня. Я был полон решимости разыскать миссис Борроу, продолжить выполнение своей миссии и навестить торговца костями, о котором рассказывал Ковдрей.

Но потом, у самого края тропы, я вдруг остановился, словно обе мои ноги онемели, обернулся и прокричал Файку:

— Если позволите спросить, сэр Эдмунд, какие имеются свидетельства против миссис Борроу?

Он остановился. Не менее двадцати ярдов разделяли нас.

— Я имею в виду колдовство, — добавил я.

Файк развернулся, приложил палец к подбородку, задумался. Затем он начал медленно приближаться ко мне и, наконец, подошел вплотную.

— Доктор Джон, возможно, я покажусь вам жестоким. Но наши роли в жизни меняются по божьей воле. До разорения аббатства я был монахом. Теперь я отец двух сыновей. Землевладелец. Мировой судья, отправляющий правосудие. Слова «мир» и «правосудие» составляют самую суть божьего учения. — Он ненадолго задумался. — Главное свидетельство против Элеоноры Борроу связано с ее рождением и окружением.

Я ждал. Руины церковной башни мерцали в серебристом тумане. Будто они сами были образованы этим туманом. Или сделаны из стекла.

— Мне пришлось, — сказал Файк, — повесить ее мать.

Да, я мог бы продолжить беседу, но тогда пришлось бы давить на него, может быть, выпытывать тайны. Я не был в этом силен.

И я отправился в обратный путь. Сначала шел медленно, пока не скрылся от Файка и двух его монахов. И потом небо и земля смешались перед моими глазами в зеленовато-серое месиво, и я бешено понесся вниз по дьявольскому холму, спотыкаясь о дерновые кочки. Мои глаза едва видели тропу, и я дважды упал, прежде чем спустился на равнину. Затем перелетел через лесенку к святому ключу, изранив занозами нежные, белые руки книжника.

Я кричал ее имя, звал ее, и тот совиный крик по сей день не выходит из моей головы, оглушая меня своим звуком.

Элеонора!

И даже раз назвал ее…

Нел…

Никто не пришел на мой зов. Лишь громкое шипение кровавой воды, несущейся по жилам священной земли.

Достоверно можно сказать только то, что некоторых мужчин и женщин слишком быстро сводит с ума.

Как быстро? Два часа? Три? А может, недели и месяцы минули с тех пор, как я впервые пошел с ней — словно вместе с мужчинами и женщинами, что схвачены и унесены в волшебный мир?

И вот я падаю, почти рыдая, на землю, брызгаю кровавой водой себе на лицо, на глаза.

Боже, кем же я стал?

Войдя в лавку, я не увидел ни одной кости — только сырую кожу? — и уже начал подозревать, что меня разыграли.

Я нашел лавку в бедном, зловонном переулке, примыкавшем к улочке Магдалины, напротив главных ворот аббатства. Небо потемнело и набухло, как гигантский пузырь, грозя пролиться дождем.

В лавке, напротив, все находилось во власти бледных и мягких тонов: повсюду были разложены шкуры и охапки овечьей шерсти, грубые шерстяные кафтаны и громоздкие шляпы. В таком ли заведении ожидал я увидеть Бенлоу-костолюба?

Я представлял его усохшим старцем в лохмотьях, однако торговец оказался не старше меня. Высокий, светловолосый, со свежим лицом. Да и одет он был куда лучше меня и, определенно, роскошнее, чем приличествовало человеку его положения: серебряная брошка на шляпе и модный красный разрез на дублете, похожий на свежую рану.

Он поклонился и размашистым жестом показал на готовые платья, развешенные на стене.

— Овечьи мантии, милорд?

— Овечьи?..

— Вы же не хотите обмануться нашей чудесной погодой. Все пастухи говорят, что к концу недели будут злые морозы, а никто не знает погоду лучше, чем пастухи.

— Но мантия у меня уже есть, — отказался я.

— Из овечьей шерсти?

— Ну…