Двое могут хранить секрет - Карен М. Макманус

– Она давно об этом говорит, – продолжает та. Кэтрин произносит каждое слово идеально ясно и четко. – В прошлые выходные, когда она здесь ночевала, я проснулась, а ее в комнате не было. Я ждала, наверное, минут двадцать, пока снова не заснула, но она не вернулась. Я подумала, может, она ходила к тебе. Особенно если учесть, что через пару дней она порвала с Кайлом.

Ее слова словно удар под дых. Все разом поворачиваются ко мне. Господи Иисусе, зачем Кэтрин говорит подобные вещи? Она же понимает, в каком свете это меня выставляет.

– Не ходила, – с трудом выговариваю я.

– У Малкольма нет девушки, – быстро говорит моя мать. За прошедшие полчаса она постарела на год: щеки ввалились, волосы выбились из аккуратного пучка, а между бровей пролегла глубокая морщина. Я знаю, что мама путешествует по той же дороге памяти, что и я. – Он не… он всегда проводит больше времени с друзьями, чем с девочками.

Он не такой, как Деклан. Вот что она хотела сказать.

Офицер Макналти сверлит меня взглядом.

– Если между тобой и Брук что-то было, Малкольм, самое время об этом сказать. Это не означает, что у тебя будут проблемы. – Он лжет. – Еще один кусочек головоломки, которую мы пытаемся собрать.

– Ничего не было, – говорю я, встречаясь с холодным взглядом Кэтрин. Она подвигается ближе к Питеру. Он все это время молчит, стоит, сложив руки, с выражением глубокой озабоченности. – Брук я вижу только тогда, когда она с Кэтрин. Кроме… – Я вдруг вспоминаю и снова перевожу взгляд на офицера Макналти. Он весь внимание, наклоняется вперед. – Я действительно видел ее несколько дней назад. Мы были в машине с Мией, – поспешно добавляю я. – Мы видели Брук в центре города, она разговаривала с Вэнсом Пакеттом.

Офицер Макналти хмурится. Он не ожидал услышать подобное.

– С Вэнсом Пакеттом?

– Да. Он закрашивал граффити на автомастерской Армстронга, и Брук к нему подошла. Разговор у них был вроде как… напряженный. Вы спросили о чем-то необычном, и это было… э… необычно.

Произнеся эти слова, я понимаю, как они звучат.

Как слова парня, которому есть что скрывать и который пытается отвлечь внимание.

– Интересно. – Офицер Макналти кивает. – Вчера вечером Вэнс Пакетт находился в вытрезвителе и фактически… – он смотрит на свои часы, – скорее всего до сих пор там и находится. Однако спасибо за информацию. Мы обязательно с ним разберемся. – Он откидывается на стуле и складывает руки на груди. На нем белая сорочка от вечернего костюма и хорошо отглаженные брюки. Он, вероятно, собирался в церковь, когда все это случилось. – Есть еще что-нибудь, что, по-твоему, может быть нам полезно?

Телефон в кармане молчит, стало быть, Миа еще не проснулась. Последнее полученное мною сообщение пришло от Деклана, когда я шел к «Дому ужасов», чтобы забрать близнецов.

В городе на несколько часов. Не переживай.

Зачем он здесь? Почему мой брат здесь, снова, когда пропадает девушка?

Если я покажу это сообщение офицеру Макналти сейчас, все переменится. Кэтрин перестанет злобно на меня смотреть. Офицер Макналти не будет по десять раз задавать мне один и тот же вопрос. Он переключит свои подозрения с меня на другого человека. На Деклана.

Я с трудом сглатываю и оставляю телефон лежать в кармане.

– Нет. Ничего нету.

Эллери

Воскресенье, 29 сентября

Я не могу усидеть на месте.

Весь день я слоняюсь по дому, беру с полок разные предметы, а потом кладу их на место. В гостиной полно фарфоровых фигурок, которые любит бабуля – она называет их Хюммелями[9].

Мальчики и девочки со светлыми волосами и красными, как яблоки, щечками лезут на деревья, несут корзины и обнимаются. Пару дней назад я взяла одну из них, и бабуля сказала, что Сейди разбила ее, когда ей было десять лет.

– Уронила на пол, и от головы отлетела половина, – сказала бабуля. – Она ее склеила. Я заметила это только через много недель.

Правда, при ближайшем рассмотрении все становится очевидно. Я держу фарфоровую девочку в руке и рассматриваю ломаную белую линию, идущую по одной стороне ее личика.

– Ты очень рассердилась? – спросила я бабулю.

– В бешенство пришла, – ответила она. – Это коллекционные экземпляры. Девочки не должны были их трогать. Но Сейди постоянно тянула к ним руки. Я знала, чьих это рук дело, даже когда Сара сказала мне, что это сделала она.

– Сара так поступила? Почему?

– Не хотела, чтобы ее сестру наказали, – сказала бабуля. Впервые при разговоре о Саре боль исказила ее лицо. – Думаю, я всегда была немного строже к Сейди. Потому что обычно все неприятности исходили от нее.

До этого момента мне не приходило в голову, что моя печаль связана и с моей матерью. К еще одной девочке, разбитой и кое-как склеенной. Все еще сто́ящей, но не прежней.

В гостиной только одна семейная фотография: бабушка и дедушка, на вид им около сорока лет, и Сейди с Сарой примерно двенадцати лет. Я беру снимок и рассматриваю их лица. В голове только одна мысль: они и понятия не имеют.

Точно так же, как не имела понятия семья Брук. Возможно, я ошибаюсь. Может, они тревожились с того дня, как заляпали краской шкафчик Брук и положили на ее машину сырое мясо. Может, они думали что-то предпринять и теперь им ужасно плохо. Потому что сейчас почти час дня и никаких вестей от Брук.

Мой телефон звякает, я ставлю фотографию на место и достаю телефон из кармана. Сердце у меня подпрыгивает, когда я вижу сообщение от Малкольма: Мы можем поговорить?

Я в сомнении. Я хотела написать ему после ухода офицера Родригеса, но не знала, что сказать. И до сих пор не знаю. По экрану бегут серые точки, и у меня перехватывает дыхание.

Я пойму, если ты не захочешь.

Дело в том, что я хочу.

Я пишу ответ: Хорошо. Где?

Где хочешь. Я могу заехать?

Это хорошая мысль, потому что сегодня бабуля ни под каким видом не выпустит меня из дома. Я удивлена, что она спустилась в полуподвал постирать белье. Когда? – спрашиваю я.

Через десять минут?

Окей.

Я поднимаюсь наверх и стучу в дверь Эзры. Он не отвечает. Вероятно, в наушниках грохочет музыка. Это его привычный способ уйти от действительности. Я поворачиваю дверную ручку, толкаю дверь. Он за столом, в плотно сидящих на голове боузовских наушниках, таращится в ноутбук. Брат вздрагивает, когда я стучу его по плечу.