Код Ореста - Мария Энгстранд

Прошло очень много времени, прежде чем я заснула.

Орест ни слова не сказал о том, что делал поздно вечером в лесу. А я не спрашивала. Не хотела, чтобы он подумал, будто я за ним шпионю.

Он показал мне свой голубой блокнот для записей – и всё, что он узнал по поводу странной линейки, которую мы откопали возле Дуба ленсмана.

Оресту всё это показалось безумно интересным.

ЗАМЕТКИ ОРЕСТА

О ЛОГАРИФМИЧЕСКОЙ ЛИНЕЙКЕ

Изобретатель: Уильям Отред, 1622

Логарифмическая линейка состоит из нескольких линеек с различными шкалами. Для вычисления одна линейка движется относительно другой.

До повсеместного распространения калькуляторов в 1980-е годы логарифмическая линейка была важнейшим инструментом инженера.

На ней можно выполнять все математические действия, брать логарифмы и т. д.

Для того чтобы выполнить сложение, используем линейную шкалу.

Чтобы вычислить 3 + 5, сдвигаем первую линейку так, чтобы ее ноль оказался напротив тройки на другой линейке.

Ответ мы найдем на второй линейке, напротив пятерки на первой. Ответ: 8!

Для того чтобы выполнить умножение, нужно использовать логарифмические отметки…

В общем, у меня сюда просто не поместится всё, что Орест написал о логарифмической линейке! Это супердлинно! Хватит и этого!

Мы сделали вывод, что Аксель послал нам свою старую логарифмическую линейку. Но зачем он это сделал? Чтобы мы что-то сосчитали? Во всяком случае, это явно новая подсказка.

Орест был в восторге от логарифмической линейки. Мне же показалось, что это весьма неудобная штука. Но Орест, конечно, был прав, когда говорил: если зарыть в землю калькулятор или планшет, они ни за что не заработают, когда их откопают сто лет спустя.

– Просто не найдется подходящих батареек, а без них никто даже не догадается, что это калькулятор. А логарифмическую линейку – бери и пользуйся!

Даже не знаю, сколько часов Орест потратил, чтобы научиться на ней считать. Он всюду таскал ее за собой, и она прямо жужжала у него в пальцах. Думаю, он последний человек в мире, который научился такому делу, – последний «логарифмист».

– Так это и есть тот самый измерительный прибор? – спросила я. – Логарифмическая линейка? Это она «от самого Польхема», как пишет Аксель?

– Что? Не-а, – ответил Орест. – А может, и да. Но Польхем жил в начале семнадцатого века[11]. Кажется, логарифмическую линейку тогда еще не изобрели.

– А кто это – Польхем?

Орест снова кинул на меня взгляд с недосягаемых высот мудрости. Потом пояснил, что Кристофер Польхем – знаменитый изобретатель, живший в начале семнадцатого века. Ну да. Откуда я могла это знать?

– Так он занимался звездными полями и земными лучами? О которых сказано в письме Акселя? То есть их узорами? – спросила я. – Он умел их измерять?

– Да ну, – фыркнул Орест, подсчитывая что-то своей линейкой. – Ни один серьезный ученый не стал бы заниматься такой ерундой. Хотя, ясное дело, в те времена еще многого не знали. Сто двенадцать разделить на семь?

Орест пожужжал линейкой и сам ответил:

– Шестнадцать. Тринадцать в восьмой степени?

– Э… – пробормотала я.

– Восемьсот шестнадцать миллионов, – сказал Орест.

Меня происходящее дико раздражало. Я собиралась рассказать Оресту о виолончели и царапине, мне нужно было с кем-то всё обсудить. И о том, что случилось с Сильвией в лесу. И почему Сильвия назвала Нильса Эрикссона Рудокопом, который строил дороги, так что должен был подняться «скрежет и грохот». Но Орест, похоже, не желал говорить об этом, его интересовала только логарифмическая линейка.

– Хотя послушай, – сказала я. – Всё же я не понимаю.

– Чего? Логарифмов? – спросил он, с жаром глядя на меня: кажется, Орест надеялся, что сможет показать мне, как их высчитывать.

– Нет, – поспешно ответила я. – Я имею в виду, в чём разница для твоей мамы. Почему она не позволяет тебе пользоваться калькулятором? Сама она включает проигрыватель для CD-дисков. Я своими глазами видела.

Орест кивнул.

– Разница в том, что мама не умеет мыслить логически.

Он посмотрел мне прямо в глаза. Глаза у него оказались темно-карими.

– А ты умеешь.

Он снова отвел глаза.

Ой! Кажется, я услышала комплимент от Ореста Нильссона!

Я не умею предсказывать будущее. Не чувствую таинственные земные токи и не читаю по звездам… Но еще до того как отправиться в школу во вторник тридцать первого мая, я уже знала, что́ меня там ожидает. Весь класс будет стоять на ушах! И все наверняка обсуждают одно и то же.

Вероятно, сенсационная новость еще вчера со скоростью света распространилась по классу. Теперь все ломали голову, как это могло произойти. И как теперь поведет себя Анте?

У нас дело происходит следующим образом: в Альмекэррской школе можно учиться только до шестого класса, так что перед седьмым нужно выбрать другую школу. Классы разбиваются учителями, и никто не знает, с кем из товарищей попадет в новый класс. Вчера пришли письма, в которых сообщалось о результатах распределения.

Увидев конверт с логотипом Лерума, я сразу же поняла, что это значит, и внутри у меня всё сжалось, однако я постаралась сохранять спокойствие. Я села, открыла конверт, осторожно достала бумагу и развернула ее.

Поначалу я увидела только свое собственное имя. В списке класса почти в самом верху было написано «Берггрен Малин». Затем я сделала глубокий вздох и продолжила читать дальше. Прямо под моим именем стояло другое – «Кермак Санна». А дальше – «Нильссон Орест». Орест и Санна. Я почти обрадовалась.

Но главная сенсация, которую обсуждал весь класс, не имела никакого отношения ни к Оресту, ни к Санне, ни ко мне. Нет, другое имя в самом конце списка заставило всех подпрыгнуть на месте. «Окессон, Антон».

Антон! Анте! Что он делает в моем классе? И почему вместе с ним не оказалась вся его банда? Я еще раз медленно прочитала весь список. Ну да, так и есть: из нашего класса в седьмом «Е» будем учиться только я, Санна, Орест и Анте. «Что за бред! – подумала я. – Словно кто-то нарочно выбирал одиночек. А под конец засунул туда еще и Анте в наказание остальным».

Всё происходило именно так, как я и думала. Все обсуждали, в каком классе оказались, с кем, почему и что теперь будет. И все суперудивились тому, что Анте оказался совершенно один с нами тремя. Мы ведь даже не дружим.