Талтос - Энн Райс

Печальные оттенки… Он рассказывал ей когда-то о печальныхтонах – во время сверкающего радостью медового месяца, прежде чем их дитяпревратилось в чудовище. Он говорил, что в викторианское время люди красилидома в «опечаливающие» цвета, создавая нечто приглушенное, хмурое, неясное.Викторианские дома по всей Америке красили в такие цвета. И он любил их – этикрасно-коричневые, оливково-зеленые и серо-стальные оттенки. Однако сейчасследовало бы подумать о другом слове, более точно характеризующем пепельныйсумеречный и глубокий мрачно-зеленый оттенки темноты, окутывавшей лиловый дом сярко окрашенными ставнями.

Теперь она задумалась. Был он «опечален»? Вот о чем думалаона сейчас. «Опечаливал» ли он все сам? Повлияло ли на него таким образом всеслучившееся? Или ей следовало бы найти другое слово для помрачневшего, но всеравно дерзкого взгляда, для лица, теперь почти всегда остававшегося замкнутым,однако ни в коей мере злым или угрожающим.

Майкл взглянул на нее, и этот взгляд ударил ее подобномолнии. Поразительно! Печаль и улыбка почти слились воедино. «Повтори этоснова, – подумала она, когда он отвернулся. – Порази такими глазамименя еще раз. Сделай их большими и синими и хоть на миг по-настоящемуослепительными».

Роуан коснулась рукой едва заметной бороды на его лице.Провела рукой по его шее, а затем дотронулась до прекрасных черных волос и донедавно поседевших, более грубых, серых, и погрузила в них пальцы.

Он удивленно вскинул взгляд, словно был поражен ее жестом,потом медленно, не поворачивая головы, перевел глаза на нее. Она убрала руку ивстала. Он встал рядом с ней.

Роуан ощутила биение пульса в его руке. Пока он отодвигалстул, стоявший у нее на пути, она позволила себе мягко прислониться к нему всемтелом.

По лестнице они поднимались не спеша.

Спальня оставалась такой же, как и все последнее время:очень светлой и теплой. Кровать никогда не застилалась, а только аккуратнонакрывалась, чтобы Роуан могла прилечь в любой момент.

Она затворила дверь и заперла ее на замок. Он уже снимал ссебя пиджак. Она расстегнула блузку и бросила ее на пол.

– Операция, которую сделали, – сказал он. – Ядумал, возможно…

– Я вполне здорова и хочу этого.

Он подошел ближе и, повернув Роуан лицом к себе, поцеловалее в щеку. Она ощутила обжигающую грубость его бороды, силу рук, властнопотянувших ее за волосы, когда она попыталась отклонить голову. Она выдернулаиз брюк его рубашку.

– Сними это.

Роуан расстегнула молнию на юбке, и та упала на пол. Как онапохудела! Но ее мало заботило, как выглядит собственное тело. Ей хотелосьвидеть тело мужа. Она прикоснулась к черным вьющимся волосам на его груди иущипнула его соски.

– Ах, это слишком сильно, – прошептал он.

Он прижал ее к груди. Ее рука поднялась между его ног иобнаружила, что он тверд и уже готов. Она притянула его к себе, откидываясь напостель, потом перевернулась и упала на холодящую поверхность хлопчатобумажнойпростыни. Майкл упал на нее всем весом. Боже, эти большие кости снова крушатее, облако его волос щекочет шею… запах потной плоти и прекрасного одеколона…эта царапающая, толкающая, божественная грубость.

– Сделай это быстро, – прошептала она. – Мыпомедлим во второй раз. Наполни меня…

Но он не нуждался в указаниях.

– Сильнее, сильнее, – шептала она сквозь стиснутыезубы.

Член вошел в нее, потрясая своим размером, причинял боль,царапал… Но эта боль была великолепна, исключительна, совершенна. Она сжалачлен в себе, собрав все силы, которые у нее оставались, но мышцы ослабли и неподчинялись командам – израненное тело предавало ее.

Не имело значения. Он жестоко сокрушил ее, и она кончила, непризнаваясь в том ни стоном, ни вздохом, и застыла, опустошенная, с пылающимлицом, с распростертыми безвольными руками, а затем сжала его со всей силой, доболи… А он снова и снова входил в нее могучими рывками, которые резковскидывали его вверх, а затем заставляли падать в ее объятия, – влажного,знакомого и безумно любимого. Майкл…

Он освободил ее. Он был не в состоянии сразу же начатьснова. Этого можно было ожидать. Лицо его покрылось каплями пота, волосыприлипли ко лбу.

Роуан спокойно лежала в прохладе комнаты, нагая, и следилаза движением лопастей вентилятора под потолком – странно медленным, почтигипнотическим.

«Лежи спокойно», – приказала она своему телу, своемулону, своему внутреннему «я». Она лежала в полудреме, мысленно обращаясь квоспоминаниям прошлого. Руки Лэшера… Неожиданно Роуан почувствовала, чтострашится и одновременно желает его. Дикое, похотливое божество – да, он могказаться таковым, – но он был человеком, грубым человеком, притом с громаднымлюбящим сердцем Он был столь божественно груб и божественно прост – совершенноослепительный, жестокий и простой.

Майкл выбрался из кровати. Роуан не сомневалась, что онвскоре уснет. А вот она не сможет.

Но он встал и снова оделся, достав чистую одежду из шкафа вванной. Он стоял спиной к ней, и когда обернулся, свет из ванной озарил еголицо.

– Почему ты это сделала? Почему ты ушла с ним?

Слова прозвучали словно вопль души.

– Ш-ш-ш! – Она села и приложила палец кгубам. – Не возвращайся к этому. Можешь возненавидеть меня, если тебе…

– Ненавидеть тебя? Господи, как ты можешь говорить мнетакое? Днем и ночью я только и твердил, что люблю тебя! – Он подошел ккровати и оперся на нее руками. Он возвышался над ней, чудовищно прекрасный всвоей ярости. – Как ты могла оставить меня подобным образом? – Онплакал. – Как?

Майкл обошел вокруг кровати и внезапно схватил Роуан заобнаженные руки, причиняя ей невыносимую боль.

– Не смей это делать! – вскрикнула она, пытаясьсдерживать голос, осознавая безобразность сцены, испытывая паническийужас… – Не смей бить меня, я тебя предупреждаю. Это то, что делал он, чтоон делал снова, и снова, и снова. Я убью тебя, если ты меня ударишь!

Ей удалось высвободиться, и она перекатилась на другуюсторону кровати и бросилась в ванную, где холодные мраморные плитки пола словнообожгли босые ступни.

«Убить его? Проклятье! Если ты не остановишь себя, сама,собственной волей, ты со своей силой можешь убить Майкла!»