Мифы о Китае. Все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, - неправда! - Бен Чу

В том же году, позднее, известный американский ученый-политолог по имени Франк Гуднау явился в Китай в качестве консультанта по вопросам принятия новой республикой конституции. Гуднау пришел к заключению, что китайцы, к сожалению, просто не готовы к безоговорочной демократии; мнение, разделяемое ныне многими китайцами и иностранцами. Вместо этого до тех пор, пока Китай политически не созреет для демократии, он рекомендовал установление авторитарной конституционной монархии. «Присущее Китаю отсутствие дисциплины и пренебрежительное отношение к правам индивидуума, — пояснял он, — заставляет сделать вывод, что форма правительства, имеющего в себе многие присущие абсолютизму черты, должна сохраняться до тех пор, пока в стране не разовьется большее повиновение власти, пока не наберут силу общественное взаимодействие и уважение прав личности». Мало что могло бы порадовать Юаня больше, чем этот вердикт. Президент, размахивая заключением почтенного американского эксперта, объявил себя в 1915 году императором при, как он выразился, «громком одобрении народа». Честолюбивый старый деспот сменил военный мундир западного образца на пышные одеяния своих бывших цинских хозяев.

Тем не менее китайцы не проявили энтузиазма, вновь оказавшись подданными империи; в еще меньшей степени они были согласны терпеть над собой в качестве императора Юаня. Одна за другой провинции стали провозглашать свою независимость. Выяснилось, что народ вовсе не жаждал иметь рекомендованную Гуднау конституционную монархию с «чертами абсолютизма». Юаню пришлось отступить; он умер в 1915‑м, униженный и осыпаемый проклятиями. К этому времени для демократии было уже слишком поздно. Раздробленные части страны оказались во власти разнообразных военных командиров.

Сегодня перед китайскими демократами стоит трудный выбор. Стоит ли им надеяться на постепенное реформирование страны, согласившись с дальнейшим сосредоточением власти в руках компартии, подобно тому как некоторые прагматики когда-то молча признали продолжение империи Цин? Или же следует бороться за полное осуществление своих демократических прав, зная, что реформизм, как это уже не раз случалось, может предоставить реакционерам возможность подавить волю народа к свободе? Утешает при этом то, что на сей раз Китай сможет самостоятельно найти ответ на этот вопрос, не прибегая к снисходительным советам чужаков о том, для какого рода вольностей созрел китайский народ и нужна ли ему в принципе свобода.

Каждое лето 7 июня в китайских мегаполисах воцаряется необычайная тишина. На стройплощадках умолкает строительная техника. Перекрываются дороги. Полицейские отключают сирены у себя в машинах. Даже водители такси в этот день ведут себя сдержанно и не сигналят изо всей мочи, как обычно. Сумевшая усмирить эти городские джунгли сила кажется порой даже более могучей, чем неугомонный дух китайского капитализма, имя ей — образование. В этот день выпускники школ сдают общегосударственный вступительный экзамен в университеты, называющийся «гао као». Ничто не должно помешать сконцентрироваться на задании миллионам 18‑летних школьников, заполняющих в это время актовые залы школ по всей стране.

«Гао као» в переводе недаром означает «высокий экзамен». Пугающей тенью маячит его перспектива, занимая огромное место в жизни каждой семьи. После длинного школьного дня ученики проводят вечера за зубрежкой, стараясь втиснуть как можно больше информации в свои усталые мозги. В преддверии экзамена многие родители снимают жилье рядом со школой, чтобы дети не тратили время на поездки между домом и школой и могли сэкономленные часы уделить учебе. Процветают всевозможные подготовительные курсы.

Не менее серьезно относится к экзамену правительство. Составителей экзаменационных вопросов селят отдельно на охраняемой территории, и их местонахождение держится в строжайшей тайне, чтобы предотвратить утечку информации. По этой же причине печатают экзаменационные билеты заключенные в тюрьмах. И горе ученику, пойманному во время экзамена за списыванием! Его не только отстранят от экзамена, но и в будущем никогда не разрешат пересдачу. Его имя попадет в общегосударственный черный список, с которым всегда могут свериться работодатели.

С каждым годом крайности, на которые идут ради хороших результатов экзамена дети, их родители и учителя, становятся все более поразительными. Несколько лет назад в печати появились фотографии класса в провинции Хубэй, на которых склонившимся над учебниками школьникам через внутривенные капельницы вводят стимулирующие умственную деятельность аминокислоты. Имеются также сообщения об ученицах из города Тяньцзинь, принимающих контрацептивные таблетки с целью отсрочить менструации из-за страха, что в противном случае они не смогут полностью сконцентрироваться во время «гао као». В борьбе с переутомлением учащихся шанхайским школам приказали ограничить количество задаваемой на дом работы. Нам часто кажется, что эти массовые жертвы на алтарь образования, эта одержимость по поводу официальных экзаменов, этот непомерный нажим со стороны родителей — всего лишь особенность китайской культуры. Многие полагают, что эта традиция уходит корнями во времена Конфуция, что ею можно во многом объяснить переживаемое сейчас страной экономическое возрождение.

С давних времен путешественники выражали изумление перед обычаем китайцев заставлять своих детей отдавать все силы учебе. Испанский миссионер XVII века Доминго Наваррете отмечает, что школьникам в Китае разрешается играть только восемь дней в году и что у них «вообще нет каникул». Как мы уже видели, в Китае был изобретен суперзначимый, состязательный, стандартизованный экзамен. На протяжении столетий императоры отбирали ученых, из которых формировался класс чиновников, получивших от иностранцев название «мандарины»; отбор производился на основании результатов, показанных ими на официальных экзаменах, требованием которых было безукоризненное знание классических конфуцианских текстов. Эти экзамены заронили в почву китайской цивилизации семена глубокого уважения к учености, семена, из которых с той поры выросли могучие деревья.

По-видимому, строгости, связанные с «гао као» наших дней, во многом связаны с системой императорских экзаменов прошлого. В прежние времена экзаменующихся запирали в маленьких кирпичных кельях, где не было ничего, кроме стола и скамьи. В 10 утра им давали вопрос, и к закату им следовало написать сочинение длиной в 2000 иероглифов. Испытания продолжались три дня. Требования были неимоверно высоки: соискателям надо было безукоризненно знать тексты, состоящие приблизительно из 430 000 иероглифов. Количество успешно выдержавших экзамен обычно не превышало 1 процента и лишь в особо удачные годы достигало 2 процентов. Многие сдавали экзамен годами, но так и не добивались успеха. Попадались длиннобородые старцы, продолжавшие сдавать экзамен в надежде, что их в высшей степени формализованное «восьмичленное сочинение» в конце концов признают удовлетворительным. Однако более распространенным настроением было отчаяние. Молодые люди сходили с ума под бременем усилий, необходимых, чтобы прорваться сквозь препоны ученой бюрократии; примером может служить уже встречавшийся нам в первой главе вождь Тайпинского восстания Хун Сюцюань. Хун четырежды провалил «гао као» тех дней, после чего пришел к заключению, что он является младшим братом Иисуса Христа, и поднял мятеж против Цинской династии.