Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица - Елена Павлова

– Я жаворонок. К тому же почти не вижу снов, – нетерпеливо объясняет Л. – Но главное не это. Я понял, почему боюсь людей.

На поверхностный взгляд Солнечный Л. – улыбчивый, легкий и открытый человек. И я вряд ли догадывалась бы, как трудно дается Л. общение с людьми, если бы не знала о нем того, что знаю о себе.

– Так, а вот это интересно. Рассказывай.

– Там была педиатр. Ну, не совсем педиатр, а детский психолог. То есть не психолог, а психиатр.

– С самого начала было ясно, что у всех здесь присутствующих один пункт приписки и один специалист – психиатр, – вставляю я свои ядовитые две копейки, – дальше.

– Так вот, оказывается, что виновата детская травма. А если конкретнее, то необходимость ходить в ясли. О, я помню этот день, мой первый день в яслях! Я проплакал до самого вечера, – глаза Л., кажется, наполняются слезами, он снова лезет в угол за каталоги, достает одну печеньку, потом, секунду подумав, выгребает еще четыре, со вздохом прячет коробку и возвращается на стол. – Сколько же мне было?.. – задумчиво смотрит он в потолок, а потом тянется к телефону. Спустя минуту он уже бормочет: “Привет, мама. Да, все хорошо, да, поел, да, тепло. И одет тепло. И в лаборатории тепло. Да, и бабушке привет. Я тут спросить хотел…” Два! Два с половиной года мне было, когда я попал в ясли! – объявляет Л., положив трубку. – И с тех пор я травмирован.

– Ну и что? Мне, например, было год и три, когда я пошла в садик.

Л. косится на меня недоверчиво, ему не хочется конкуренции.

– А ты где плакала? – ревниво интересуется он.

– Кажется, все больше у батареи.

– Ну вот, понятно, что тебе не так сильно досталось, как мне, – торжествует Л, – потому что я все время плакал под умывальником! За шиворот мне текла холодная вода, вокруг была плесень, – Л. сам ужасается тому, что рассказывает. – Вероятно, мне было холодно и, конечно, голодно, потому что, когда плачешь так горестно, как плакал я, начинаешь икать, а когда икаешь, есть совершенно невозможно, каша вываливается изо рта.

Я представляю икающего Л., изгвазданного кашей, и меня разбирают жалость и смех.

На смех является Доктор К. Он пару секунд подозрительно смотрит на нас, потом видит крошки на халате Л., бросается в угол и, выхватив из-за каталогов тайную коробку, принимается пересчитывать печенье.

Мы с Л. изумленно переглядываемся и в глазах друг друга читаем один и тот же вопрос: как долго Доктор К. пасется на нашем тайнике?..

– Л., ты – подлец! – заявляет Доктор К. по результатам пересчитывания.

Л. не очень уверенно пытается сопротивляться:

– Мне можно! У меня детская травма.

– Тогда ты травмированный подлец! – вносит коррективы в первоначальное заявление Доктор К. – Ну ладно, ты съел полкоробки печенья – это я еще готов простить, но выбрать все коричное и оставить эти дурацкие сахарные рогалики! В первый раз вижу такую низость.

– Доктор, он и правда травмирован. Яслями и холодной водой, – становлюсь я на защиту Солнечного Л.

– Ну и что? – Доктор К., прихватив коробку, садится рядом с нами и принимается жевать сахарный рогалик. Взгляд Доктора К. затуманивается воспоминаниями. – Вот я, помню, пережил такую жуткую психологическую травму, что вам двоим и не снилось. Тоже, кстати, в детском саду дело было. Там я впервые повстречал, – Доктор К. делает эффектную паузу, – зразы со шпинатом!

И, видя наши недоуменные лица, поясняет:

– Ну представьте, в два года все кристально ясно, белое – белое, черное – черное, а котлета – это котлета. И тут вдруг я кусаю мясо, – Доктор драматично взмахивает рукой, – а там – шпинат! Так я впервые столкнулся с неизведанным и непонятным. Таинственным и необъяснимым. И прорыдал до вечера, потому что никто не мог мне толком объяснить, как шпинат попадает в самую середину котлеты. Думаю, именно это обусловило мою любовь к науке в более зрелом возрасте, – несколько неожиданно резюмировал Доктор К. и покинул нас, забрав последний рогалик.

Но некоторые вещи, в отличие от тяги к науке, объяснить сложнее. Например, дружбу людей, совершенно разных по возрасту, культурной и языковой принадлежности. Как и откуда берется это взаимопонимание, эта способность задавать друг другу правильные вопросы, это неудержимое желание шутить и смеяться, когда мы оказываемся вместе? Не знаю. Но еще один пример лабораторной солидарности, пожалуй, приведу.

Не так давно, пару месяцев назад, случился у нас небольшой иммуногенетический конгресс, причем очень удачно случился – в Праге. Ехать никуда не надо, билеты покупать, чемоданы собирать, спонсоров искать – все эти сложности оказываются вне поля зрения. О регистрации со скидкой и то беспокоиться не пришлось, потому что конгресс устраивала дружественная нам лаборатория, и в списки гостей мы были внесены еще до того, как окончательная программа мероприятия заняла свое место на сайте организаторов. Словом, все здорово: приходи и слушай, насыщайся новым, опровергай старое, наливайся по самые уши кофе, рассматривая постеры с цветными картинками и без зазрения совести пропуская те, на которых текст занимает более пятидесяти процентов пространства, ну или, на худой конец, дремли в углу аудитории, надеясь, что все доклады сами собой запишутся на подкорку.

Как всякому лакомству, конгрессу, разумеется, полагается вишенка на гору сливок: светский раут, который обычно устраивают либо в день открытия, либо в день закрытия мероприятия. Это блаженное время, когда принимающая сторона наконец может продемонстрировать широту души и уровень финансирования медицины в данном конкретном регионе. Помимо того что именно во время раутов рождаются самые интересные совместные проекты и наводятся самые крепкие мосты, там еще всех присутствующих настоятельно и с размахом угощают вкусным и развлекают. Так что научный мир, чего уж там, рауты любит и тусуется с удовольствием.

Вот и в нашем случае последний день конгресса закончился, и высокое собрание переместилось в банкетный зал. Вальяжные профессора, энергичные кандидаты и неоперившиеся студенты неторопливо перемещались с бокалами шампанского в руках и благостными улыбками на губах вокруг столов, жужжали по-английски, тихо смеялись и беззастенчиво хрустели жареными креветочными хвостами. Среди этой вечерней светской идиллии были и мы.

– Так, я смотрю, все здесь, – Дэни обвел нас добрым взглядом. – Молодцы, и контакты налаживаете, и на ужине сэкономите. Кто узнает какие-нибудь сплетни интересные, не забудьте рассказать. Нет, Саша, под сплетнями я не подразумеваю безусловно ценную информацию о том, что, похоже, аллель деквечко ноль три ноль два связана с целиакией крепкими узами. Совсем наоборот, сплетни – это, например, информация о том, почему Доцент Е. не разговаривает с Доцентом Т. Они что, опять не поделили гранты? Или жену Доцента Е.? Или все-таки гранты? В общем, приятного всем вечера, и не злоупотребляйте сливовицей, а то завтра физраствора не напасемся всем капать.