Я прошел две войны! - Владимир Першанин

– Разложения он не потерпит! От трех тысяч в полку три сотни бойцов осталось. Такие у нас командиры и комиссары. Зато денщик ему каждый день ордена да пряжки драит, «маузер» чистит. Хотя на хрен ему такой хороший пистолет, он на переднем крае никогда не бывает.

Всего дезертировали в ту ночь человек шесть. Чередник вместе с Раскиным тоже получили выговор, как и другие командиры и политруки. Днем мы угодили под бомбежку, хотя двигались осторожно и постоянно следили за небом.

Но пару истребителей «Мессершмит-109» прозевали. Если бомбардировщики были слышны издалека, то эти скоростные машины словно выныривали из ниоткуда (скорость – почти сто метров в секунду). Снова посыпались осколочные бомбы, а со второго захода нас обстреляли из пушек и пулеметов.

Мы уже кое-чему научились, разбегались под деревья шустрее (хотя надо ли этим хвалиться?) и от обстрела спасались. Но «полусотки» и десятикилограммовые бомбы успели натворить дел. Потери были меньше, чем в первую бомбежку, – но восемь человек мы похоронили, а трое бойцов позже умерли от ран. Ночью снова исчезли несколько красноармейцев. Залевский поднял шум, грозил нам трибуналом, даже размахивал своим «маузером», который и правда был до блеска начищен и смазан.

– Ладно, Яков Ильич, успокойся, – осадил его командир полка Усольцев. – Пока драпаем да люди голодают, они так и будут по домам разбегаться.

– Почему драпаем? Слово какое-то дурацкое, – взвился комиссар. – Пробиваемся сквозь окружение для соединения с главными силами.

Вмешался начштаба Козырев.

– Пробиваться означает отступать с боем, пробивать себе путь оружием и уничтожать врага. Товарищ полковник прав, надо поднять боевой дух бойцов и хорошо ударить по фрицам.

Кажется, тогда, в конце первого военного лета я впервые услышал слово «фрицы», которое накрепко приклеится к нашим врагам. Фрицев надо бить – и весь разговор!

Чтобы сохранить полк, Усольцев и Козырев круто изменили тактику и без лишних обсуждений сразу перешли от слов к делу. Старшина Сочка получил дополнительные инструкции. Осторожно проверив подходы к небольшому селу, нашел председателя сельсовета и, не церемонясь, заявил:

– Для воинской части требуется продовольствие. Частично мы оплатим его стоимость, и кроме того, оставим расписку с печатью за подписью командира полка.

Председатель оказался мужик неплохой. Выделил со склада два больших бидона молока, топленого масла, картошки и крупы. Пригнали двух овец, дали несколько ковриг ржаного хлеба и даже четверть самогона. Деньги председатель брать поначалу отказывался, затем согласился – для колхозных нужд, и хорошо накормил старшину и его «продотряд».

А через сутки мы нанесли удар по немцам. Усольцев и Козырев хорошо понимали, что бездействия им не простят. Время военное, и полк не может бездействовать. По ночам по-прежнему исчезали то один, то два бойца, иногда больше. Но мы пополнялись группами окруженцев, намеренных и дальше воевать. Они, как правило, охотно присоединялись к нашему полку, в котором поддерживались порядок и дисциплина.

Шел, что называется, естественный отбор. Трусы уходили, а на смену им вставали в строй настоящие бойцы и командиры.

Были сформированы две боевые группы по пятьдесят человек. Во главе одной из них поставили командира первого батальона майора Крайнюка, второй группой назначили командовать меня. Моя группа состояла в основном из бойцов нашего третьего батальона. Заместителем был командир девятой роты Валентин Дейнека. Со мной были старые испытанные сержанты и красноармейцы Ходырев, Антюфеев, Долгов, Балакин.

Из новичков, присоединившихся к нам, – шестеро танкистов с двумя пулеметами. Свои танки они вынуждены были сжечь из-за отсутствия бензина, и теперь Усольцев решил испытать их в бою.

Обе группы разошлись в разные стороны, чтобы запутать следы в случае преследования. Засады было приказано организовать не ближе чем в 8–10 километрах от нашего временного лагеря. Я отчетливо понимал, что это рискованный шаг. Полк вместе с присоединившимися к нам бойцами других частей насчитывал без малого четыреста человек. В санчасти находилось около двадцати тяжелораненых, примерно столько же насчитывалось бойцов и командиров с контузиями и менее серьезными ранениями.

Нас довольно легко могли обнаружить с воздуха и зажать в кольцо. Но и продолжать отход, уклоняясь от боевых действий, Усольцев и большинство командиров считали неприемлемым.

Наша группа устроила засаду на лесистом участке дороги. Место выбирали вместе с лейтенантом Валентином Дейнекой и Михаилом Ходыревым. Дорога в этом месте опускалась в низину, и немецкие машины в любом случае должны были уменьшить скорость.

У нас имелся станковый «максим», два ручных пулемета Дегтярева и два пулемета, снятых со своих машин танкистами. Я считал, что оружия и боеприпасов хватит, чтобы нанести чувствительный удар по врагу.

Однако не все оказалось так просто. Вначале прошла довольно большая колонна, затем несколько одиночных грузовиков, которые нас не устраивали. Примерно через час напряженного ожидания показалась еще одна колонна: три мотоцикла, бронетранспортер и четыре автомашины с солдатами и грузом.

– Ударим? – шептал возбужденный лейтенант Дейнека. – Пока будут карабкаться по уклону, врежем сразу из пяти пулеметов. А бронетранспортер подобьет группа истребителей танков.

Но я понимал, что мы ввяжемся в затяжной бой. Немцев не менее сорока человек, пулеметов у них тоже хватает, а шеститонный разведывательный бронетранспортер «ганомаг» близко к себе не подпустит.

В тот период партизанских отрядов практически еще не было. Отступавшие разрозненные части старались в бои на дорогах не ввязываться, но немцы, привыкшие к дисциплине и осторожности, соблюдали правила безопасности.

Бронетранспортер взбирался по склону. За щитом над кабиной дорогу внимательно просматривал пулеметный расчет. В бронированном десантном отсеке находились трое или четверо автоматчиков, готовые в любую минуту открыть огонь.

Я почувствовал, как напряглась вся наша группа. Вслед за «ганомагом» поднимались грузовики: три «опеля» и более тяжелый трехосный вездеход «Бюссинг-НАГ» с массивной кабиной. Я приготовился дать сигнал открыть огонь, понимая, что вряд ли мы останемся незамеченными.

Два мотоцикла с колясками увеличили скорость и вырвались вперед. Причем один из них, делая быстрый обгон, съехал с дороги и столкнулся едва не вплотную с расчетом ручного пулемета, который несколько минут назад по своей инициативе сменил позицию и перебирался ближе к дороге.

Расчет Дегтярева опередил мотоциклистов. Очередь угодила в водителя. Массивный «цундапп» опрокинуло на вираже, а пулеметчик за щитком «ганомага» ударил длинными очередями, нащупывая засаду.

Захар Антюфеев прошил очередями кузов тяжелого «Бюссинга» и вел огонь по солдатам, спрыгивавшим на землю. Танкисты действовали неплохо, подожгли грузовой «опель» и расстреляли второй мотоцикл. Удачно брошенная граната взорвалась под колесами другого «опеля».