Принуждение к любви - Александр Звягинцев

Отец посмотрел на парящий за окном золотой купол, еще полыхавшее огненным закатом московское небо и продолжил:

- В этой апельсиновой идее есть еще один очень точный образ. Апельсин перед разделением на дольки надо освободить от кожуры, которая объединяет дольки в единое целое. Чистить его не самое приятное занятие, но если не пугаться этой предварительной «организационной работы», то выигрыш огромен… И работа эта была сделана, апельсин очень тщательно очистили. Сначала ошкурили Российскую империю от веры, традиций, обычаев, соборности, от вековых устоев, уничтожили армию и казачество. Потом не спеша взялись за Союз наш нерушимый. Да так постарались, что дольки эти апельсиновые сами вываливаться начали. Поэтому, когда я вижу, как они скачут по Майдану с апельсинами в руках, ассоциации у меня возникают сам понимаешь какие… После очистки там уже разыгрались подспудные страсти. Это абсолютно закономерно. Ведь поперли наружу комплексы и страхи, многовековые мании и гонор, уже ничем не сдерживаемые. А это все вещи неуправляемые и непредсказуемые.

- Да как раз предсказуемые! - возразил я. - Все просто. Там теперь у них на Майдане новая мода - всегда и во всем винить Россию.

- Я потому и сказал - непредсказуемые, что не знаешь, где и когда вылезут.

- Мне в Киеве одна неглупая дама сказала, что из Украины сделают новый центр на постсоветском пространстве в противовес России…

- Ну, это мысль известная.

Отец вдруг внимательно посмотрел на меня.

- У тебя что-то случилось?

- Черт его знает! - вполне серьезно ответил я. - Может, случилось, а может, и нет…

Отец чуть повозился в своем кресле, устраиваясь поудобнее, что означало - он готов слушать.

- Помнишь, материал в «Эхе», о котором мы с тобой говорили? Так вот его автором оказался мой друг Женька Веригин. Меня попросили с ним поговорить, выяснить, что за этим…

Отец чуть удивленно опустил уголки рта. Для него это был сюрприз. И не очень приятный. Выходило, я втянул его в какое-то сомнительное дело.

- И кто же попросил?

- Меня - Бегемот. Кто его - не знаю. В общем, я и в Киев-то поехал, чтобы увидеться с Веригиным. Разговор не вышел. Женька стал убеждать меня, что это обычный коммерческий текст - кто-то принес, кто-то пришел, кто-то заплатил… А потом вдруг сорвался и умчался в Москву - якобы его редакция отзывает. Вот и все дела. А вчера вечером он исчез, и теперь его жена с любовницей требуют, чтобы я его нашел. Причем любовница убеждена, что я имею к его исчезновению какое-то отношение!

- И что ты думаешь делать?

- Очень надеюсь на его скорейшее возвращение из запоя или от другой любовницы.

- А если он не вернется?

- Тогда родственники могут объявить его в розыск. Затевать самодеятельные поиски я пока не собираюсь. Думаю, даже если что-то и случилось, то какая-нибудь бытовуха!

Чем яростнее отрицал я всякую возможность того, что с Веригиным произошло что-то серьезное, тем отвратительнее себя чувствовал. Видимо, в глазах отца я выгляжу как оправдывающийся мелкий аферист.

- Всегда был против этой твоей работы, - сказал отец.

Его признание не стало для меня открытием. Я знал, что он будет против, когда Бегемот еще даже не открыл рот, дабы выложить свои посулы.

- Но сейчас об этом говорить поздно. Давай попробуем представить, что с твоим другом все-таки что-то случилось. И оценить ситуацию.

Честно говоря, за этим-то я и пришел к нему.

- Тут вот что непонятно, - начал я, - почему все закрутилось именно сейчас, а не сразу после выхода статьи?

- Ну, мало ли что могло быть, - не согласился отец. - Возможно, конкретные последствия появились только теперь. Это раз. Другой вариант - готовится новая операция, и надо заранее обеспечить ее безопасность и закрытость. А пока люди, стоящие за спиной твоего друга, не выявлены, такой гарантии быть не может. Третье - просто желание отомстить… Варианты могут быть разными. А в поведении твоего друга тебя ничего не насторожило? По-твоему, его использовали втемную или он все-таки кое-что знает?

- Боюсь, что знает. Мне показалось, он кого-то скрывал. Человека, который для него очень важен. Или человека, которого он очень боится.

- Именно этот человек и был нужен твоим заказчикам?

- Не обязательно. Их интересовало все, что связано с появлением этой публикации. Схема могла быть сложнее. И человек этот - не первое и не единственное лицо в этой схеме. За ним другие.

- Кстати, а какой была реакция на неудачное расследование у твоего нынешнего руководства?

Бегемот - мое нынешнее руководство! Звучит. А впрочем, так оно и есть. Надо смотреть правде в глаза.

- Никакой реакции. Предложено было забыть.

- То есть нужда в твоих услугах отпала. Вопрос: отпала именно в твоих услугах или отпала вообще?

- Мне это безразлично, - проворчал я. - Какая разница?

- Если что-то случилось, большая…

Тут и зазвонил мой мобильник.

- Валя, - сказала Лара, - он умер.

Как странно это прозвучало - умер. Что значит - умер?

- Его нашли на улице и сразу опознали, потому что все документы были при нем. И деньги. Они говорят - инфаркт.

- Кто - они?

- Милиция. Ты не мог бы заехать? Мне надо с кем-нибудь посоветоваться, что делать.

- Хорошо, я скоро буду.

Отец внимательно смотрел на меня.

- Бред какой-то - он умер на улице от инфаркта. Никаких следов ограбления.

- У него было больное сердце? - спросил отец.

- Не знаю. Никаких патологий, во всяком случае, не было. А так - курение, выпивки, стрессы на работе, нервы… Да, молодая любовница… И что теперь делать?

- По-моему, ты сам знаешь, что делают в таких ситуациях, - пожал плечами отец. - Прежде всего выясняют обстоятельства смерти, нет ли следов насилия… Все, как обычно.

Я уже был в дверях, когда он окликнул меня.

- Тебе придется в этом разобраться, - сказал он.

- Понимаю, - буркнул я.

[16]

Если из окна моей прежней квартиры можно было вдоволь налюбоваться на вспоровшие небо трубы мусоросжигательного завода, то окна нынешней выходят на просторный двор, пребывающий в стыде и сраме запустения. И только чистейший первый снег, прикрыв все белой пеленой, на какие-то мгновения придает этой картине видимость природного явления.

Но тут же всегда вываливает со всех сторон с гиканьем и свистом толпа окрестных берендеев со свернутыми в трубы коврами на плечах. Несть им числа и нет перевода. И выпавший вечером снег, мягко прикрывший безобразные следы существования человеков, уже к утру обычно бывает истоптан ножищами берендеев, изгажен темными пятнами от выбитых на нем ковров. Очистившийся на миг морозный воздух опять становится душен от запаха их жилищ и тел, а безжалостный стук берендеевских палок, лупящих по коврам, носится по двору каждый вечер и не прекращается всю зиму.