Террористка Иванова - Эдуард Володарский

— Раз я ваш следователь, придется, — усмехнулся Пилюгин, закуривая новую сигарету. — Хотя мне ваша личная жизнь и вообще все это дело сейчас — как собаке пятая нога. Другим голова занята, Полина Ивановна… — и майор глубоко задумался, глядя отсутствующими глазами перед собой.

— И чем же занята такая светлая голова? — после паузы насмешливо спросила Полина.

— Что? — очнулся Пилюгин и взглянул на Полину. — Так у кого, все-таки, нитроглицерин купили, Полина Ивановна?

— Я же сказала.

— Поймите, на суде запирательство обернется против вас. Нежелание сотрудничать со следствием… лишних лет пять навесят.

— Я же сказала. На Даниловском рынке… ходила, спрашивала и, наконец, один кавказец предложил. Вот и все, — она продолжала улыбаться, глядя ему в глаза.

— Слушай, ты… — вскипел Пилюгин, — что ты мне глазки тут строишь? Что ты себя ведешь, как… Ты на допросе находишься, забыла?

— Да пошел ты! — тоже взвилась Полина. — Я вообще больше ничего говорить не буду.

— В камеру пойдешь! И будешь сидеть там, пока с тоски не завоешь. У тебя же сын на воле. Сама сказала, с дедом у него нелады — он же один там! Или тебе все равно? Мужа потеряла — теперь сына потерять хочешь? Или что, до сих пор меня ненавидишь? До сих пор отомстить мне хочешь? Отомстила уже, хватит — теперь о себе подумай!

Полина молчала, поджав губы и глядя в сторону.

— Во что ты играешься, не пойму… — Пилюгин погасил окурок и тут же прикурил новую сигарету. — Ты реально лет на шесть загремишь. Послушала бы соседок по камере — каково это на зоне сидеть. Про лесбиянок не слыхала? Нет? Ну, еще услышишь — времени хватит, а потом на своей шкуре испытаешь… и другие разные прелести…

— А ты меня от этих прелестей освободить можешь? — вдруг спросила Полина.

— Освободить не могу, но меньший срок получить можно, понимаешь? И не строгого режима, а общего.

— Да пошел ты… — вздохнула Полина и вновь отвернулась.

— Ну, все, с меня хватит, вали отсюда! — Пилюгин нажал кнопку под столом и приказал конвоиру: — Уведите подследственную.

Полина встала и вышла из комнаты, а Пилюгин все еще сидел за столом, курил и смотрел на чистые листы бумаги…

Нина кормила малыша из бутылочки, а Галка стояла почти вплотную и, приоткрыв рот, смотрела, как ее маленький братик сосет соску, как его круглые щечки и нос-пуговка при этом забавно двигаются, а большущие глазенки сосредоточенно смотрят перед собой.

— Ну, что ты здесь торчишь? — тихо спросила Нина. — Ты уроки хоть сделала?

— Успею. Мне кажется, он плохо ест.

— Он нормально ест. Уйди, не мешай, Галя…

— Не уйду, — упрямилась Галка. — Вы скоро уедете, а мне с ним возиться.

— Да я бы давно уехала, если б не знала, что его сразу в гроб загонишь, — усмехнулась Нина. — Думаешь, у меня дома дел мало?

— Смотрите, у него молочко обратно течет! — с тревогой перебила ее Галка. — Его тошнит, что ли?

— Ничего не тошнит — просто наелся, — Нина отложила бутылочку, стала салфеткой утирать ротик Мишке. — Да уйди ты, ради бога, Галка! Ну, что стоишь над душой?

Галка выпрямилась и вышла из комнаты, со злостью хлопнув дверью. Малыш захныкал.

Иван Витальевич прихлебывал чай и наблюдал, как внук ест, управляясь одной рукой. Витька сосредоточенно уплетал жареную картошку с колбасой, глаз от тарелки не поднимал. Кожаный колпачок, закрывавший искалеченную руку, был уже совсем грязным.

— Колпачок на руку мать сшила или купили?

— Соседка сшила, тетя Вероника, — ответил Витька. — Она напротив живет.

— Н-да-а… — вздохнул Иван Витальевич и забарабанил пальцами по столу. — Ну, и как мы с тобой, брат, жить будем?

— Не знаю… — Витька доел картошку и подвинул к себе чашку с остывшим чаем.

— Ты ведь даже и посуду помыть не сможешь… — размышлял вслух Иван Витальевич. — Шнурки-то на ботинках завязывать тоже не умеешь?

— Умею, — прихлебывая чай, ответил Витька. — И пуговицы на рубашке одной рукой застегивать могу.

— Это хорошо… — Иван Витальевич думал о своем, и Витька догадывался, о чем именно.

— Ты не беспокойся, деда, — сказал Витька. — Живи себе в деревне, а я тут буду…

— Чтобы ты квартиру спалил или взрыв газа устроил? Да я потом до смерти не расплачусь! — едва сдерживая раздражение, ответил Иван Витальевич. — Кто тебе еду будет готовить? Кто смотреть за тобой будет? Одежду стирать? Ты же… однорукий! Ты — инвалид!

— Мама говорила, мне пенсию будут платить по инвалидности, — сказал Витька.

— Какая пенсия, Витя, курам на смех! Наломала дров твоя мама, а мне теперь расхлебывать! Мне теперь из-за тебя свою жизнь ломать придется. А ведь мне жить в городе нельзя — врачи запретили. Только в деревне! У меня сердце, давление… я в городе задыхаюсь, понимаешь?

— Ну и живи в деревне, что я тебе, запрещаю?

— Я вижу, с тобой бессмысленно разговаривать, — махнул рукой Иван Витальевич и вдруг спросил: — Слушай, Витя, а ты в детском доме пожить не хочешь? Там большой коллектив, тебе интересно будет…

— Не хочу, — решительно ответил Витька.

— Почему?

— Там плохо. Я по телевизору передачи смотрел про детские дома… там плохо…

— Глупые передачи ты смотрел! Тысячи мальчишек и девчонок живут в детских домах и — ничего, вырастают, прекрасными людьми становятся!

— Мама все равно скоро вернется, — сказал Витька.

— Кто тебе сказал? Когда она вернется, ты будешь уже взрослым парнем! Пройдет много лет, понимаешь?

— Нет, — упрямо не согласился Витька. — Дядя Миша сказал, мама скоро вернется.

— Какой дядя Миша?

— Отец Галки Пилюгиной.

— Ах, этот майор… Да врет он тебе, Виктор! Не знаю зачем, но врет! Вот он как раз и засадил маму в тюрьму. И папа из-за него в тюрьме умер. Ему неловко перед тобой, вот он и врет! — Иван Витальевич заходил по кухне. — Все мы врем, когда нам неловко… Ах, черт, у меня же цветы третий день не политы! Крыжовник осыпается! Яблоки на сеновале перебрать надо! Картошку… Ладно, Витюша, собирайся и поедем ко мне. Квартиру закроем и поедем. А с утречка будем с тобой крыжовник собирать. Помнишь, ты ел у меня варенье из крыжовника, говорил, что очень вкусное? Соберем крыжовник, будем варить варенье…

— А в школу? — спросил Витя.

— Да черт с ней, со школой! Ну, пропустишь недельку — какая трагедия? А вечером по видику что-нибудь посмотрим, будем чай с малиной пить… По утрам — на речку купаться. И с удочками посидеть можно будет. Поехали? — лицо Ивана Витальевича стало радостным, глаза засветились надеждой.