Горькие травы - Кира Козинаки

— Точно! — соглашается Сонька.

— Но не у всех всё так печально, как у тебя, — продолжаю я. — И человек тоже рассказывает что-то о выбранном напитке.

Я оглядываюсь по сторонам и внимательно рассматриваю гостей «Пенки».

— Вон видишь девчонку у окна? Она пьёт облепиховый чай. Потому что тоже устала и хочет взбодриться, но ещё не решается пить кофе с вискарём среди бела дня, как некоторые. Она фотограф. Мечтает заниматься художественной фотографией, снимать настоящий смех, разлетающихся птиц, голые ветви деревьев на фоне тусклого неба и случайные поцелуи в парках, но за это не платят деньги. Поэтому ей приходится браться за коммерческую съёмку. Сегодня утром она фотографировала детский день рождения в кафе, пыталась поймать в кадр перепачканных сладостями малышей в яркой одежде, носящихся вокруг неё с диким визгом. Кто-то заплёл ей косичку, кто-то схватил её за ногу грязной ладошкой и присадил пятно на юбку, а в дверях её поймали чьи-то родители и попросили показать фоточки, вдруг именно их чадо вышло недостаточно хорошо. Она совершенно вымоталась и даже загрустила, а сейчас смотрит на кружащиеся в стеклянном чайнике ярко-оранжевые ягоды облепихи и непроизвольно улыбается. Потому что помнит, как в детстве собирала их в бабушкином саду. Залезала на стремянку после первых заморозков и последовательно срывала с колючих веток ягодку за ягодкой. Некоторые лопались между пальцев, заливая густым кислым соком руки. Некоторые не добирались до выданного бабушкой ведёрка, а попадали прямо в рот. Некоторые специально оставлялись на ветках для кружащих рядом дроздов и синиц. Но тогда, много лет назад, она чувствовала себя живой, счастливой и способной на многое. Глоток облепихового чая — и эти ощущения возвращаются. Всё будет хорошо. Наступит тот день, когда она сможет фотографировать не чужих детей, а облепиховые кусты, густо усыпанные оранжевыми шариками. Для души.

— Ты всё это поняла, посмотрев на неё? — недоверчиво спрашивает Сонька, попивая свой кофе.

— Нет, конечно. Я всё придумала. И сейчас кое-что из этого запишу на всякий случай.

Я открываю телефонные заметки и начинаю печатать.

— Если ты в таком духе собираешься вести инстаграм «Пенки», то я одобряю и в следующий раз закажу облепиховый чай.

— Сторителлинг в тренде. Кстати! — Я поднимаю глаза на Соньку. — Чай заваривается из свежих ягод, собранных этой осенью в экологически чистом районе нашей области, и к нему прилагается долька засахаренного имбиря из личных запасов Майи Давидовны.

— Продано! — восклицает Сонька, отодвигая пустой бокал и как-то очень счастливо улыбаясь.

— Сонь, а ты ела сегодня что-нибудь? А то как-то ты быстро поплыла от кофейка.

Она с сомнением смотрит на свой недоеденный бутерброд и пожимает плечами.

— Матвей обещал плов на ужин, и я стараюсь не набивать желудок ерундой, потому что чревоугодие мешает мне прелюбодействовать.

— Прямо-таки конфликт грехов налицо, — хмыкаю я, утаскиваю ломтик яйца с её сэндвича и возвращаюсь к телефонной заметке.

— Кстати, когда ты познакомишь меня со своим Петром?

— Не моим и никогда, наверное? — отвечаю я, продолжая бегать пальцами по экрану.

— Как жаль. А то он как раз пришёл.

Я невольно отрываюсь от телефона и поворачиваюсь к двери. Действительно пришёл. В чёрном полупальто, под мышкой зажата папка, на лице появляется улыбка, когда пожимает руку Ярославу и обменивается с ним парой слов. Смотрит по сторонам, оглядывается на зал, через секунду встречается глазами со мной, и я тут же отворачиваюсь к Соньке, которая сидит с блаженной улыбкой внезапного пятничного алкоголика, уперев подбородок в ладони.

— И теперь идёт сюда, — информирует она.

Я сжимаюсь, втягиваю голову в плечи и стискиваю пальцами телефон.

— Привет, — раздаётся совсем рядом.

— Привет, — тут же отзывается Сонька, расплываясь в улыбке и протягивая руку. — Софья, подруга дней её суровых.

— Пётр, — отвечает он, пожимая Сонькину ладошку, и я с ужасом жду, как он себя окрестит. Начальник? Коллега? Бывший любовник? Но он, к счастью, избегает титулов. — Приятно познакомиться. Принести ещё кофе?

— Нам с голубкой дряхлой моей хватит, — вклиниваюсь я. — Спасибо.

В кино у главной героини всегда есть дурная подруга, которая влезает в неподходящий момент и всё портит. И Сонька никогда такой не была. Никогда. До этого момента. Вот прямо до этой секунды.

— Пётр, — начинает она, удобно откидываясь на спинку стула и с любопытством рассматривая его снизу вверх, — Ася сказала, что ты родился двадцать девятого февраля.

Я округляю глаза, буквально макушкой чувствую, что Пётр бросает на меня взгляд, и принимаюсь нервно крутить телефон в ладони. Да, да, я рассказала все подробности нашего вчерашнего разговора Соньке, я не могла не рассказать, но я же не знала, что опьяневшая от тридцати пяти миллилитров виски на пустой желудок подруга так запросто выдаст мужчине, который мне нравится, страшный секрет, что мы его обсуждаем.

Так, стоп. Мужчине, который мне нравился когда-то давно.

— И у меня есть к тебе ряд вопросов, — продолжает Сонька. — Ты каждый год отмечаешь день рождения? А если не отмечаешь, тебя вообще поздравляют? А если поздравляют, то когда? Двадцать восьмого февраля или первого марта? А когда ты называешь свой возраст, ты как его высчитываешь?

Со второй попытки мне удаётся пнуть Соньку по ноге под столом, и она переводит на меня возмущённый взгляд.

— Что? Сама говорила, что тебе это тоже интересно! Вдруг ему не тридцать, а… — она крутит пальцами в воздухе, словно пытается решить сложное математическое уравнение, — сто двадцать лет! С хвостиком!

Слышу, что Пётр смеётся.

— Милые дамы, мне очень льстит, что на досуге вы обсуждаете детали моей биографии, — говорит он, — но думаю, будет гораздо интереснее проверить все ваши теории на практике. В ближайшем феврале. Надеюсь, к этому времени мы с Асей будем вместе…

Он делает неуместную короткую паузу, которой хватает, чтобы я резко вскинула на него взгляд и успела поймать дрогнувший в улыбке краешек губ, а потом добавляет, глядя мне прямо в глаза:

— Работать. В «Пенке».

— Можно расценивать это как приглашение на вечеринку Шрёдингера? — веселится Сонька.

— Однозначно. А теперь прошу меня извинить, — он кивает на папку в руках, — дела зовут. Софья, заходи чаще.

— Всенепременно! — радостно обещает она, снова упирая подбородок в ладони и улыбаясь. А когда Пётр отходит от нашего столика, докладывает: — Боженька, я ослепла.

— От его неземной красоты? — хмуро спрашиваю я.

— От того, как между вами искрит, дурочка.

— Сонь, «искрит» — это клише. Никто так не говорит.

— Подбирать слова — твоя работа, — пожимает плечами она. — Моя — замечать и делать выводы.