Горькие травы - Кира Козинаки

Оскар, мать его, Уайльд.

Настенные часы отбивают монотонный ритм. Тик-так, тик-так.

Или это стучит капель за окном?

Или это бьётся моё сердце?

Я сижу по-турецки на полу и цепляю ногтем короткий, собранный в тугие барашки ворс ковра. Бессмысленное занятие только для того, чтобы занять руки, иначе они начинают предательски дрожать.

— Гражданская дееспособность в полном объёме возникает с наступлением совершеннолетия, — ловя мой беспокойный взгляд, в который раз повторяет заученную фразу сидящая рядом Сонька и смотрит на часы. — Осталось две с половиной минуты.

Дожидаться времени, указанного на найденной в ящике с бумагами облезлой бирке из роддома, было, в общем-то, наивно и глупо и не имело никакого законного смысла. Однако мне казалось, что если на пороге квартиры появится отец, схватит меня за подбородок и снова прошипит, что никуда меня не отпустит, я смогу возразить. Теперь ему меня не удержать. Потому что мне восемнадцать по всем-всем документам, даже по самому первому.

Но отец не появляется. Он вообще в последнее время редко бывает дома, у него другие интересы — алкоголь и какая-то женщина. Мне бы радоваться, но я не могу. Я знаю, на что он способен. И я его боюсь. Липким ледяным страхом.

Осталось две минуты.

Сонькин телефон лёгкой трелью оповещает о входящем сообщении.

— Матвей у подъезда, — говорит она. — Пишет, что не будет глушить мотор батиной «четвёрки», боится, что не заведёт потом.

Рассеянно киваю в ответ.

В коридоре стоят мои вещи. Спортивная сумка с одеждой, перевязанная капроновыми колготками картонная коробка с книгами и маленький росток фикуса каучуконосного в пластиковом стаканчике. Я всё-таки сбегаю. Осуществляю план, который с треском провалился десять месяцев назад после школьного выпускного.

Осталось полторы минуты.

И теперь я даже знаю, куда бегу. К Соньке.

Её родители, владельцы пасеки в районном центре в двух сотнях километров от города, отдали в распоряжение дочери оставшуюся от бабушки квартиру недалеко от университета. Эта крошечная, много лет не видавшая ремонта однушка в хрущёвке ждала момента, когда Сонька будет определяться с семьёй и недвижимостью, и пока позволяла ей не прожигать жизнь по общагам, а посвятить себя учёбе полностью. Сонька и на рекламу поступила, чтобы потом раскрутить родительский бизнес и в далёкой перспективе унаследовать многомиллионную медовую империю семейства с забавной, но говорящей фамилией Пчёлкины. Империя так и называлась — «Пчёлкин мёд». А пока Сонька позвала меня жить к себе. И мы даже раскладушку купили.

Тридцать секунд.

Двадцать девять секунд.

Двадцать восемь секунд.

Сонька нащупывает мои пальцы и крепко сжимает. Это очень новое и странное ощущение: я не одна. С того мгновения, когда встретила её в университетском дворике. Или с того, когда рассказала ей, почему не хочу оставаться дома. Или с того, когда сползала на пол в приступе панической атаки, а она пыталась меня успокоить. Или с того, когда мы после этого лежали под одним одеялом, зарёванные до зудящих глаз и пересохших губ, и клялись, что никогда друг друга не бросим.

— Всё! — Звонкий Сонькин голос разбивает монотонный стук в моей голове на крошечные осколки. — И целуй меня везде, восемнадцать мне уже! То есть — тебе уже! Валим?

Я задерживаюсь с ответом ровно на одну секунду. Контрольную, наверное. А потом киваю, и мы вскакиваем с пола, быстро накидываем куртки и вытаскиваем мои вещи на лестничную клетку. Пока Сонька вызывает лифт, а замираю в дверях ещё на мгновение.

Теперь я взрослая.

А взрослые люди принимают взрослые решения.

Моим первым будет никогда сюда не возвращаться.

Кладу связку ключей на тумбочку в прихожей и захлопываю за собой дверь.

* * *

Какое взрослое решение нужно принять, если в тяжёлые финансовые времена тебе предлагают идеальную по всем фронтам работу с отягчающим обстоятельством в виде прилагающегося бывшего мужика?

Я размышляю об этом, пока высыпаю на сковороду замороженную овощную смесь из пакета и рассеянно ищу лопатку в отсеке с вилками. И пока отбиваю очередной звонок из банка с предложением кредита. И пока открываю на экране ноутбука страницу со своим корпоративным счётом и долго гипнотизирую цифру взглядом, по привычке запихивая карандаши-кохинуры в гульку на макушке. И пока читаю сообщение от своих последних покупателей того самого унылого кактуса, в котором они восторженно делятся, что появился бутон. Цветение ребуции фиалкоцветковой в ноябре — событие удивительное, поэтому я купаюсь в благодарностях и заверениях, что ко мне обязательно вернутся за новыми растениями, но позже. В мае, наверное. Возможно. Не точно.

Насколько взросло отказаться от идеальной и своевременной работы из-за никчёмных страдашек по неудавшемуся роману? Особенно если вечером я набираю ванну с целью полежать, погреться и почитать, но через несколько минут отбрасываю книгу, хватаю лежащий на стиральной машине телефон и долго сижу голышом на крышке унитаза, изучая соцсети других кафе. Оцениваю, сравниваю, анализирую, пока в голову не приходит блестящая идея, как устроить переворот в скучном инстаграме провинциальной кофейни.

Или всё-таки по-взрослому — это вспомнить, что ты спокойный и адекватный человек, прекрасно знакомый с рабочей этикой? Профессионал со стажем. И мух от котлет отделять умеешь. Поэтому справишься. Как — понятия не имеешь. Но справишься.

Со своей блестящей идеей я пестуюсь до поздней ночи, не выдерживаю и пишу Надежде длинный сумбурный имейл уже после полуночи. Она отвечает мгновенно тремя «Да» и ворохом восклицательных знаков: эта женщина, кажется, вообще не спит. А вот я, кажется, принимаю взрослое решение о работе в «Пенке».

— Напиток может многое рассказать о человеке, который его выбрал, — деловито сообщаю я Соньке, и мы обе переводим взгляд на её айриш кофе в толстоногом бокале.

Мы благородно отказались от моего любимого места на подоконнике в пользу других гостей «Пенки» и сидим за небольшим столиком на двоих у стены. Я приехала в кофейню пару часов назад и уже обсудила с Надей вдохновляющие творческие аспекты новой работы и скучные бумажные моменты, а Сонька заскочила на обед и теперь лениво треплет сэндвич с лососем и яйцом.

— Ну давай, давай, расскажи мне, что я алкоголичка, — щедро позволяет она, а потом зачерпывает ложкой горку взбитых сливок и отправляет в рот.

— Да ну брось, у тебя просто пятница-развратница на минималках, — смеюсь я. — А ещё ты устала за неделю, тебя бесят люди, но свинтить домой нельзя, потому что назначена рабочая планёрка.