Актер. Часть 3, 4 - Юлия Кова

 — Спасибо, — сделав пару глотков, на автомате поблагодарил Олег. И следом врезал: — А что, я был должен испытывать дикую радость от того, что в Интерполе завелась крыса?

 — Да считай, как тебе угодно, — грек завернул пробку и поставил бутылку на пол.

     «Фирмач» отвел от Олега глаза, подхватил стул, стоявший у стенки, подошел к Нико и поставил стул так, чтобы тот мог сесть к Одинцову лицом.

 — Так вот, что я хотел сказать, — усаживаясь, продолжил грек, но неожиданно усмехнулся и тряхнул головой. — Представляешь, я тут для тебя целую речь заготовил. Хотел по-приятельски тебе объяснить, что со мной не надо играть в индейцев, что по дороге мы тебя обыскали, что твой мобильный мои люди выкинули по дороге...

     «А вот это плохо», — Одинцов стиснул челюсти. В его мобильном было всегда включенное устройство геолокации, и оно могло бы показать людям из МВД, где его искать. Но надежда на это не оправдалась.

 — ... И что у меня куча нервов и времени, — тем временем продолжил грек, — чтобы выбивать из тебя ответы на все интересующие меня вопросы. И что я не дам тебе передышки, и пытка в случае твоего молчания или «не знаю» растянется до бесконечности. Но... — Мило глубоко вздохнул, поддернул брючину и положил ногу на ногу, — я тебе признаюсь: времени у меня нет. Да и нервы шалят с недавнего времени. Представь себе, я даже отказался искать и отлавливать твоих родственников и привозить их сюда, чтобы убивать их на твоих глазах, по одному, если ты будешь валять дурака и откажешь отвечать. — Грек помолчал, разглядывая Олега и ожидая его реакции.

     Но реакция у Одинцова была только одна: внешне казалось, что он внимательно слушает, что-то оценивая и прикидывая. Но то, что сейчас происходило в душе Одинцова, человеческому описанию не поддавалось. Перед его глазами промелькнуло искаженное страхом лицо сестры, ужас отца, в ушах раздался пронзительный крик матери.

     Не дождавшись от Олега никакого ответа, Нико слегка наклонился, чтобы поправить резинку целлофанового чехла на ботинке:

 — А хочешь скажу, почему я, как говорите вы, русские, «забил» на все придуманные мной увещевания?

 — Вопрос, разумеется, риторический? — подсказал Олег.   

 — Абсолютно точно. У тебя здесь, — Нико указал подбородком на его бок, — характерный шрам. Округлая форма рубца с неровным и рваным краем. И насколько я разбираюсь в шрамах, это даже не пулевое, а револьверное ранение. Рубец после него всегда выглядит несколько хуже. Но меня тут не эстетика заинтересовала. Важно то, что я понял: в тебя, дружище, стреляли. А ты никак не похож на клошара или бомжа, которых отстреливают, как собак. Поэтому я бы, пожалуй, рискнул предположить, что ты участвовал в боевых операциях лет пять, может шесть-восемь назад. Как говорите, вы русские, защищал интересы своей страны... А значит, многие вещи мне объяснять тебе просто не нужно. Я даже не стал тебе врать, что ты выйдешь отсюда живым. Впрочем, — грек покачал ногой, — и такой вариант не исключается, если ты согласишься на меня работать. Но ты ведь... не согласишься. Я прав?

     Олег посмотрел на матово блестевшие бока бутылки. Перевел взгляд на проволоку, впившуюся в его запястья и от которой на коже уже проступали рубцы:

 — Смотря что делать придется.

 — Ну хорошо, давай проверим твою готовность сотрудничать. Для начала: под какой фамилией и куда улетел Исаев ХХ апреля? — Нико назвал число и день того дня, когда Андрей вылетел в Прагу, чтобы переговорить с чехом, сидевшим на тот момент в «Панкраце».

     Но в эту секунду Олег понял ровно две вещи. Первое: грека или того, кто стоял за ним, почему-то очень интересует маршрут Исаева. И вещь вторая, более важная. Нико каким-то образом узнал, что документы Андрею выправлял он, Олег. И отрицать это, врать и юлить бессмысленно. У грека есть доступ к системе 24/7. А значит, все ответы он будет сличать со списком зарегистрировавшихся в тот день на рейсы. И каждый лживый ответ закончится для него наказанием. У Нико не просто так чехлы на ногах. Значит, или его прирежут, или, что хуже, будут пытать, пока не вытащат из него информацию.

     При этом если грек действительно разбирается в технологии пыток, то сделает так, чтобы боль нарастала по параболе, пока агония от истязаний не дойдет до пиковой отметки. После этого пытка будет приостановлена, а потом начнется сначала. После максимального напряжения нервные окончания тела реагируют на боль все меньше и меньше. А вот дальше после пары-тройки таких заходов Олега, по идее, должно ожидать либо умопомешательство, либо беспамятство, либо смерть.

     Но в целом грек прав. Было бы проще сразу сказать ему все, чем молиться о том, чтобы у тебя хватило силы духа и воли вытерпеть каждый новый виток пытки. К тому же, жить хотелось безумно. Был отец, который нуждался в помощи. Были мать и сестра.  И были воспоминания о единственной в его жизни любви.

     Но вместе с этим существовали и другие не менее ценные вещи. Например, такие понятия, как долг, как честь и самоуважение. Плюс еще кое-что, что вряд ли знал о нем Нико, но наверняка знал Домбровский.

     Есть устройство, оно называется алгезиметр. Проще говоря, это счетчик боли. Перед отправкой на Ближний Восток медики Управления госбезопасности проверяли Олега, как и других из его команды, на таком измерителе. И алгезиметр показал, что у Олега очень высокий болевой порог. То есть там, где другие стонали, Одинцов даже не очень мучился. Впрочем, он и раньше за собой это подозревал, даже тяжелое ранение он фактически перенес на ногах в госпитале. А значит в той ситуации, которая сейчас складывалась, важно не дать греку понять, что ты в плане болевого порога особенный. И что ты можешь терпеть боль, а при желании изобразить и агонию. Просто это даст время тем, кто возможно, уже ищет тебя, и позволит при этом не сдать Исаева.

     И дело даже не в том, что Олег как-то особо симпатизировал Андрею. Здесь сейчас все выглядело куда прозаичней. Домбровский зачем-то просил сделать Исаеву фальшивые документы. И он зачем-то отправил Исаева в Прагу в тот день — неважно, зачем. В МВД не принято задавать лишних вопросов: у них просто такая работа. Олег ее делал и знал о том, что эта работа не всем подойдет.

     И вот эта работа заставляла его сейчас сконцентрироваться на том, чтобы просто не дать греку нужную тому информацию. Раз Домбровский в тайне от всех отправил Исаеву в Прагу, то Домбровскому это нужно. А значит, и ты должен молчать. Ну, или благодаря своим навыкам растянуть пытку до того момента, пока боль не окунет тебя в обморок. Да, в каком-то смысле это затяжное самоубийство, но сейчас это был единственный возможный выход из всех. Потому что если грек поймет, что ты тянешь время, он займется тем, что похуже: твоим моральным истязанием и привезет сюда твою мать, сестру. Или убьет отца.

 — Ну, так что насчет поездки Исаева? — прервал молчание Нико.

     «Вот и все. Начинается...» Одинцов вздохнул про себя.

 — Так и будешь молчать? — грек ногой, резко пнул ножку его стула.