Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие - Марина Крамер

Стоя под душем, она вдруг четко поняла причину своего недовольства. «А ведь я ревную! Обалдеть можно – ревную! Стою вот тут и постоянно думаю, что он мог не сказать мне, что женат, например. Ведь он не говорил, а я не спрашивала. Нет, мне, конечно, безразлично, я никогда по этому поводу не парилась, но противно… Уехал к жене – а что, имеет право. Черт…»

Кофе получился невкусным, сигарета не принесла никакого удовольствия – в общем, утро не задалось. Зато удался звонок в банк – ей сообщили условия открытия счета и назвали день и время, в которые она может подойти и все оформить.

– И это прекрасно, хоть тут зашевелилось, – пробормотала Марина, сунув мобильный в карман халата.

Схема была проста, но пока еще эффективна, особенно если учесть малые размеры города и ограниченность предложений в банковской сфере. Сняв офис, Марина планировала открыть счет в банке – но не индивидуальный, а корпоративный, о чем, разумеется, не будет знать «клиент». Как только деньги поступят на счет, Марина сможет преспокойно при помощи своей карты снять их и счет закрыть. Вот и все. Это в ее глазах не было чем-то из ряда вон – просто компенсация за все, что она дала Николаю, и чего он, к его несчастью, не оценил. Никакой крови, никаких убийств – только обнуленные счета фирмы его супруги. Конечно, он не узнает, откуда прилетело, и это убьет какой-то процент радости от возмездия, но ничего, это она как-нибудь переживет.

«Куплю тот дом в Черногории», – вдруг подумала Марина. Ей всегда нравилась эта страна, куда они как-то ездили с Хохлом и Грегори. Чем-то привлекали старинные городки-крепости, узкие улочки, маленькие лавочки прямо в домах – а наверху квартиры хозяев. Нравился запах жареной рыбы, доносившийся из небольших ресторанчиков, негромкая живая музыка – в каждом заведении непременно был свой скрипач или гитарист, пианист или певец. Нравилась широкая набережная над городским пляжем между Будвой и Бечичи, по которой они часто гуляли вечером из одного городка в другой. И именно там, в Бечичи, Марина присмотрела дом, который вдруг страстно захотела приобрести. Небольшой двухэтажный домик казался картинкой из старого журнала – балкон на втором этаже весь в цветах, терраса первого заплетена плющом и хмелем, аккуратный двор, большие окна первого этажа и крохотные, прикрытые решетчатыми ставнями – на втором. Марина, едва взглянув, почувствовала укол в сердце – этот дом мог стать хорошим летним прибежищем. И ехать недалеко, и море – вот оно, под ногами буквально, двадцать шагов по брусчатке вниз. И можно три месяца проводить там.

– Да, точно, сейчас все здесь закончу и рвану туда, посмотрю, подумаю, – решила она, потягиваясь.

Телефон закрутился на столе, вибрируя. Едва взглянув на дисплей, Марина сразу же схватила трубку и почти закричала:

– Да, родной!

– Ишь ты… – насмешливо протянул Хохол. – Родной пока? Это обнадеживает.

Марина удивленно отвела трубку от уха и снова бросила взгляд на дисплей, словно желая убедиться, что это все-таки муж.

– Что за тон? – недовольно спросила она.

– Нормальный тон. Обычный. Как дела?

– Все хорошо. А у тебя?

– Да и у меня вроде неплохо.

Повисла пауза. Диалог мало напоминал общение супругов, находящихся в разных странах и не видевших друг друга уже несколько дней. У Марины создалось впечатление, что Женька откуда-то узнал о ее связи с Георгием и теперь просто ждет момента, чтобы поймать ее на слове и обрушиться с обвинениями.

– Ну, раз все хорошо, не смею тебе мешать, – подытожил молчание Хохол и отключился.

Марина разозлилась – поведение Женьки в последнее время совершенно не поддавалось никаким объяснениям. Он не обвинял, не кричал – но был холоден, сдержан и вот так зло ироничен, что для него вообще не было характерно. Ирония, точно так же, как здравый смысл, плохо соответствовала тому человеку, которого Марина знала и за которого вышла замуж. Он очень изменился в последние годы, и эти изменения не всегда нравились ей. То он вдруг оборачивался ангелом всепрощения и смиренно склонял голову перед ее капризами, терпеливо их снося, а то вдруг делался вот таким странным и чужим, и Марина никак не могла взять в толк, с чего бы происходить таким превращениям.

– Л-ладно, – протянула она, постукивая ногтями по столешнице, – потом разберемся, не до тебя сейчас.

Некоторые люди имеют свойство всегда оказываться «не ко двору» и не ко времени. Марина убедилась в этом буквально через час после странного разговора с мужем. Звонок в дверь заставил ее напрячься – у Георгия были ключи.

Коваль на цыпочках подошла к глазку и едва не выматерилась от избытка эмоций. За дверью обнаружилась Виола с Алешей. Мальчик едва стоял на ногах, а Ветка, на плече которой висела огромная спортивная сумка, тянувшая ее в сторону, как могла, придерживала его.

Марина распахнула дверь и буквально втащила подругу вместе с сыном в коридор:

– Сдурела?! Я же просила позвонить!

– Не было у меня времени на звонки! – рявкнула в ответ Ветка, роняя на пол сумку и свободной рукой перехватывая Алешу, начавшего оседать по стене. – Сейчас, малыш, я тебе помогу, – это было сказано уже совершенно другим, ласковым и заботливым тоном, и Марина устыдилась своей вспышки – ну, в самом деле, больной ребенок – а она тут с претензиями.

– Давай лучше я, – она присела около Алеши, споро сняла с него ботинки, стянула шапку и куртку. – Опирайся на меня, пойдем на диван, – предложила мальчику, и тот ухватился за ее талию.

Уложив Алешу в большой комнате и подсунув пару подушек, чтобы было удобнее лежать, Марина дала ему пульт от телевизора.

– Тебе соку принести? У меня там еще есть пирожные, хочешь?

– Пирожные мне нельзя, а сок буду, – глядя на Марину голубыми чистыми глазами, отозвался он. – А у тебя есть какая-нибудь книга?

Коваль виновато развела руками:

– Нет. Только журнал, но он женский, вряд ли тебе будет интересно.

– Ладно, тогда телевизор, – вздохнул мальчик и тут же потерял всякий интерес к Марине.

Коваль вышла в кухню, куда, как она услышала, перебралась Виола и теперь выбрасывала из сумки на стол какие-то таблетки в упаковках.

– Я его уложила, он телевизор смотрит, – сказала Марина, усаживаясь на табуретку и придвигая к себе пепельницу.

Ветка не отреагировала, сдвинула лекарства к стенке и вышла. Марина закурила, прислушиваясь к тому, как подруга разговаривает с сыном за стеной. Поведение Ветки насторожило ее до крайности – нервная, издерганная, какая-то ожесточившаяся. Как она добралась сюда, почему одна? Где хотя бы кто-то из охраны, где этот ее Саня, которого Марина просила узнать, что возможно, о стреляной гильзе? Ни звонка, ни сведений – причем не только от этого Сани, но и от человека, к которому она его посылала.

– Где твой телохранитель, кстати? – спросила Коваль и едва не свалилась с табуретки от той волны ненависти, которой окатила ее Ветка в ответ.