«Крыша» для Насти - Фридрих Незнанский

Канаенков прокручивал запись, делая остановки, когда на экране кто-то появлялся. Но это были лишь спешившие в разные стороны прохожие. Они не обращали внимания на особняк с дорогими машинами, а шли, занятые своими мыслями, не останавливаясь и не оглядываясь. Наконец, появился инвалид в сером плаще. И едва Турецкий увидел его на экране, как настороженно поднял руку.

— Так, теперь попрошу внимания. Стоп!.. Поехали дальше… — А через полминуты приказал: — Стоп-кадр, немного назад. Вот так! Желаете знать мое мнение? — Александр Борисович торжествующе уставился на Канаенкова с Поремским, удивленно смотревших на него. — Вот это он и есть!

— Кто? — разом спросили оба.

— Убийца, — просто ответил Турецкий.

— Но с чего вы взяли?

— А я уже видел нечто подобное. И этого длинного «инвалида» в бейсболке без труда узнал. Так что никуда вам не уйти, Володька, — обернулся он к Поремскому. — Фактически придется разрабатывать одного человека — что мне, что вам. Ну объединять дела мы не будем до тех пор, пока не будут добыты доказательства того, что эти дела связаны между собой по «субъекту», то есть по исполнителю обоих убийств, и посмотрим: может быть, у вас получится быстрее и надежнее, чем у меня. Но уже, как факт, могу вам сказать, ребята, — он не обратил внимания, как при этом слове неприязненно дернулся Канаенков, или просто не захотел обращать, — что мы только что, по моему глубокому убеждению, видели убийцу и Порубова, и Воронова.

— Ну, положим, кроме костылей и нечеткого профиля, мы ничего особенного так не увидели, но если только эти детали и брать в расчет… — с неуверенной запальчивостью проговорил Канаенков и замолчал, пожимая плечами.

— …то уже и это, казалось бы, немногое может рассказать нам о многом, — сухо закончил за него Турецкий. — Моя бригада сейчас работает в этом направлении. Я вам позже покажу еще одну запись, где этот вот тип, примерно таким же способом — в образе запнувшегося инвалида, не удержавшего свой костыль, — поставил на мою машину «маячок» слежения. Все было зафиксировано. Вот видите… как ваше имя-отчество, извините?

— Сергей Ильич.

— Так вот, Сергей Ильич, выясняйте с бомбой, с вашим недотепой-наблюдателем, с прочим, а я поехал, у меня еще и свои дела имеются. Пока, Володя.

— Погоди, Александр Борисович, — остановил его Поремский. — Ты, я понял, думаешь, что и охранник может быть причастен?

— Не знаю. Но, судя по тому, что нам же с тобой рассказал начальник охраны банка, ты помнишь, его отвлекли именно в этот момент — пирожками. Я бы на вашем месте копнул все-таки со стороны «предмета отвлечения». Кто там? Повариха? Буфетчица? Официантка? Слишком много случайных совпадений, так не бывает. Копии своих материалов я прикажу вам выдать — для информации.

С этими словами Турецкий и ушел, а Поремский показал рукой, чтоб Канаенков садился на свое, «хозяйское» место за письменным столом — самого Владимира вполне устраивало и кресло для посетителя — и предложил еще раз, более внимательно, прочитать все протоколы произведенного по горячим следам дознания. То, что было более-менее ясно Канаенкову, совсем не было понятно Поремскому. А он предпочитал начинать каждое дело с полной для себя ясности — хотя бы конкретной обстановки.

И потому, еще раз перечитав протоколы допросов, а особенно внимательно — охранника Свиридова и буфетчицы Тереховой, в ответах которой оказалось множество недоговорок, неясностей, зато обилие эмоций, — да оно и понятно — самого президента банка убили, вместе с личным телохранителем! — они решили еще раз и более детально допросить свидетелей. И именно по не остывшим еще следам. А то какими-то уж больно нечеткими были их показания. То ли буфетчица Терехова только зашла в помещение охраны и, не отвлекая внимания их, тут же вышла, то ли посидела немного — но где, у кого? И зачем сидела? Чего делала? Впрочем, Канаенков и сам уже видел собственные недоработки и вызвался тут же, не откладывая дела в долгий ящик, исправить положение.

Домашние адреса свидетелей были известны. Канаенкову Поремский поручил Анну Терехову, проживавшую в Северо-Восточном АО, на Октябрьской, в Марьиной Роще, а также второго охранника Бориса Доброва, чей дом находился относительно неподалеку — в Останкине, на улице академика Королева. Сам же отправился в Строгино, где проживал на Таллинской улице, почти у самой границы Москвы, рядом с МКАД, Игорь Свиридов. У него Канаенков уже отобрал подписку о невыезде, да и собственный начальник его строго предупредил, чтоб был готов в любую минуту ответить на новые вопросы следствия.

4

— Мне не нравится, Рэм, что они вцепились в эту бабу, — сказал Григорий своему товарищу, у которого с раннего утра сидел на кухне, обсуждая планы на уже начавшийся день. — Или…

— Ну что «или»? Что «или»? А в чем сегодня можно быть уверенным? Ты сам-то в себе часто бываешь уверенным?

— Да, — твердо ответил Гриша. — И уж я бы не промахнулся. Слушай, а может, ты просто бывшую любовницу пожалел?

— Я не промахнулся — это раз. И она никогда не была моей любовницей — это два, и ты прекрасно знаешь, поэтому лучше не зли меня. Я любил ее, а эта сука… этот козел чем-то сумел взять ее. Я не знаю чем, может, психотропные средства применил, с него станется…

— Теперь-то можно что угодно говорить — эффект будет одинаковый. Дело сделано, нечего и языком молоть. Но если тебе действительно там не показалось, что она могла узнать тебя в какой-то момент, положение здорово осложнится. Пока она без памяти, лично тебе — да и нашему делу — ничто не угрожает, но когда заговорит… Рэм, я разговариваю с тобой по-дружески — я не знаю, какое указание ты получишь от Макса, но догадываюсь. Скорее всего, на ликвидацию. Так что думай.

— А чего теперь думать? Раньше надо было… Меня теперь только эта проклятая баба беспокоит.

— Что конкретно?

— То, что именно к ней привязались следаки. И они не зря стараются, возможно, носами почуяли, где пахнет жареным.

— Доложи Максу, получи разрешение на ликвидацию…

— Да ты, смотрю, ненормальный! Какая ликвидация?! Надо просто убрать отсюда девку на время, вот и все. Чтоб она им на глаза не попадалась. А тебе что, самому пострелять захотелось? Так ступай в тир и пали себе вволю.

— Короче, что тебе стало известно?

— И по второму делу следствие взяла на себя Генеральная прокуратура. Есть там такой Поремский, ученик известного нам Турецкого. К несчастью, толковый, говорят, ученик, так что больше не поспишь. А этот наш Турецкий…

— Ну, положим, не наш, он твой личный.

— Не возражаю. Я ему «маячки» за задницу ставлю, он их с той же регулярностью находит и снимает. А у меня еще этого дерьма много, так что он будет в напряжении ровно столько времени, сколько нам потребуется.

— Засечет ведь.

— А пусть! — беспечно отмахнулся Рэм и вытер широкой ладонью взмокшую шею. — Он же напрягается, а я наблюдаю. Да и мне инкриминировать ничего, кроме праздного любопытства, с их стороны невозможно. И на «маячках» «пальчиков» никаких. И попыток перехвата с их стороны тоже пока не было.