Улыбка черного кота - Олег Рой

Ее уход не вызвал в доме ни душевного напряжения, ни слез, ни скандалов — Светлана просто собрала вещи и тихо исчезла, и, может быть, именно поэтому Костик даже и не заметил, что отсутствие матери из эпизодического стало наконец постоянным. В квартире воцарились тишина, порядок и уют. Антон нашел женщину, которая согласилась присматривать за сыном, брать его из детского сада, кормить ужином и укладывать в те дни, когда он сам не сможет рано освободиться с работы. Это была одна из подруг покойной матери Антона, хорошо знакомая ему с детства. И он мог рассчитывать на нее как на своего, верного ему человека.

В редкие свободные для Антона вечера отец с сыном мастерили, рисовали и читали вместе. Иногда бывало и так, что Антон занимался своими расчетами, с головой погружаясь в них, а Костик, примостившись рядом с отцовским столом на пушистом ковре, играл самостоятельно, строил из кубиков дома и гаражи, раскрашивал картинки. Им было хорошо вдвоем, и Антон никогда не уставал от общения с сыном. Внимательно следя за его развитием, он радовался неуемной детской фантазии Костика, его способностям и изобретательности. И, вспоминая про Светлану, неизменно изумлялся про себя, как она смогла согласиться на расставание с ним, как смогла бросить такого умного и трогательного ребенка?!

Выходные Антон с сыном проводили у Лаптевых. Костик и Настя привязались друг к другу, как брат и сестра. Когда они бывали вместе, взрослым не приходилось заботиться о том, чем развлечь или занять ребят. А Антон с Иваном Петровичем освободившееся время могли свободно уделять своим научным делам.

Жизнь Ивана Петровича была посвящена теперь двум главным делам его жизни — воспитанию внучки и любимой работе, в которой старый ученый находил отдохновение и забвение. Внешне — на работе, в институте, со своими сотрудниками — профессор Лаптев держался спокойно, сдержанно, как и прежде; он был интеллигентом старой закалки, человеком, который не привык навязывать свои чувства окружающим и не любит обременять их собственными горестями. Но Антон-то имел возможность наблюдать его чаще в домашней обстановке, когда Лаптев позволял себе немного расслабиться и выглядеть таким, каков он есть на самом деле. А потому Антон не мог не заметить резкого ухудшения здоровья старика, его частой одышки, когда даже после малейших физических усилий его лоб покрывала испарина… Он настоял, чтобы Иван Петрович прошел полное обследование. Профессора положили в академическую клинику и скоро объявили приговор: уже успевший стать запущенным диабет. Понятно было, что таким образом на Лаптеве сказались стресс и горе, загнанное внутрь.

Иван Петрович ограничил хождение на работу: прежде он просто отказался от заведования институтом, сейчас же почти окончательно засел дома. Мало-помалу он, кажется, совсем потерял интерес к исследованиям, к лабораторным экспериментам. Он постоянно что-то писал, куда-то звонил, но при этом, вопреки давним привычкам, не показывал своему молодому другу новых записей и не спрашивал его совета. С Антоном они обсуждали теперь главным образом общую стратегию развития их совместного научного направления. А вскоре профессор и вовсе перешел на должность внештатного консультанта и перестал появляться в институте.

Однажды в конце недели, теплым апрельским вечером Антон решил, как обычно, проведать своего наставника. Он позвонил, предупредил о приезде. Голос Ивана Петровича ему не понравился — он был слаб и немощен как никогда, и Антон поторопился пораньше закончить свои дела. Зашел за Костиком в детский сад, по дороге накупил всякой диетической еды в соседнем с домом Лаптевых «Седьмом континенте» и вскоре уже стоял на пороге знакомой квартиры на Ленинском проспекте.

Иван Петрович улыбался в окладистую бороду, глаза его поблескивали из-под очков, как прежде, голос звучал молодо и весело. И Антон обрадовался: ну конечно, он просто ошибся, ему показалось по телефону, что профессор слаб и болен… Конечно, болезнь его дает о себе знать, но все-таки она, наверное, не так страшна, как ему думалось. Живут же люди с диабетом, и довольно долго — годами, десятилетиями…

Хозяин поставил чайник, Антон начал вынимать овощи, фрукты и особые сладости с ксилитом, купленные специально для Ивана Петровича. Ему доставляло удовольствие разнообразить его скудный рацион чем-то новеньким, полезным и, главное, разрешенным при строгой диете старика.

Все вместе они сели за стол, обменялись новостями и шутками. Дети быстро покончили с ужином и убежали в комнату к Насте: она недавно освоила новую компьютерную игру и торопилась скорей приобщить к ней младшего друга. Вообще, судя по общению с Костиком, у нее открылся просто потрясающий педагогический дар, который, как уверял Антон, грех было бы зарыть в землю, оставляя неиспользованным.

Когда мужчины остались одни, Иван Петрович внезапно сделался серьезным и строгим, с него точно разом слетела вся шутливость.

— Я хочу сказать вам, Антон, нечто важное, — он до сих пор, несколько старомодно и мило, был со своим давним учеником на «вы», и это только прибавляло ему элегантности в глазах Антона. — Пожалуйста, отнеситесь к нашему разговору внимательно, ладно? Я так давно готовился к нему…

Антон шутливо поднял тонкостенный бокал с сухим вином (иногда, совсем редко, они с профессором позволяли себе приобщиться и к этим запрещенным Лаптеву радостям) и торжественно провозгласил:

— Что бы ни было, уверен, вас ожидает успех! Наверное, вы открыли что-нибудь, достойное Нобелевской премии?

Однако Иван Петрович шутки не поддержал. Нетерпеливо мотнув головой в знак того, что он просит не перебивать его, профессор строго продолжил:

— У меня есть изобретение, о котором вы когда-то уже слышали. Нельзя сказать, чтобы оно было полной новостью и неожиданностью для вас, но вряд ли даже вы, Антон, мой лучший ученик, отдаете себе отчет в том, какое у этого открытия будущее. Мне — увы! — уже не удастся довести идею до ума, дождаться ее практического воплощения. Но я абсолютно уверен, что на мой «металл с памятью» будет большой спрос!

— Металл с памятью? — переспросил Антон, желая быть уверенным, что точно понял профессора.

— Да. Речь именно об этом. И я не хочу, чтобы с моим изобретением поступили так же, как с телевидением или радио. Вы ведь помните ту историю, да?… Радио, например, изобрел наш русский исследователь Попов. А некто Маркони только запатентовал изобретение. Но тем не менее именно он значится теперь во всех учебниках как изобретатель радио, именно он получил за это большие деньги, и с юридической точки зрения к его правоте не подкопаешься.

Лаптев грузно поднялся, несколько раз прошелся по кухоньке, знакомой Антону до мелочей. Зачем-то поправил стаканы, и без того стоявшие в буфете в идеальном порядке, помолчал. И потом, подняв на Антона уставшие, выцветшие от старости глаза, твердо сказал:

— Прошу заметить, Антон, и я специально ставлю вас в известность об этом сразу же, мое изобретение уже запатентовано. На два имени: на мое и на ваше. Открытие наверняка сулит большие прибыли, я в этом уверен. Но его необходимо успешно, разумно, грамотно, как сейчас говорится, «раскрутить». А времени на это у меня уже не остается…