Давай притворимся, что этого не было - Дженни Лоусон

Мне назначили детский аспирин, и я была такая вся: «Серьезно? Гребаный детский аспирин?» Но врач заверила меня, что он достаточно разжижит мою кровь, чтобы у меня больше не было выкидышей. И тогда у меня случился еще один выкидыш. Так совпало, что именно тогда я и закричала:

И мой врач согласилась назначить мне дорогостоящие антикоагулянты, и я была такая вся:

– Да, черт побери.

Тогда она сказала:

– Вот тебе огромный мешок шприцов, чтобы ты могла вводить себе лекарство прямо в кровоток, – и я подумала: «Ой. Я только что сделала ужаснейшую ошибку». Но тогда было уже слишком поздно идти на попятную, потому что я прочитала все эти ужасные истории из Интернета про то, как женщины с этой болезнью умирают от инсульта, и еще я подумала, что антикоагулянты помогут и с полиомиелитом, который я сама себе диагностировала, так что я сделала глубокий вдох и начала делать уколы. В живот. Дважды в день. Круто, да. По сути, это как лечение бешенства, только вместо пяти уколов нужно сделать семь сотен.

После многих, многих месяцев уколов выяснилось, что я снова беременна. На этот раз я дошла дальше, чем когда бы то ни было. К началу второго триместра мой живот напоминал лоскутное одеяло из кровоподтеков, и когда я задирала блузку во время УЗИ, специалист невольно ахал от ужаса, так что мне приходилось поспешно объяснять, что меня никто не избивает в живот. Они все равно презрительно поглядывали на Виктора, что очень своевременно меня отвлекало, потому что перед каждым УЗИ я в ужасе съеживалась, уверенная, что ребенок умрет. Но он не умер.

Я продолжала ходить на приемы к врачу и упорно настаивала, чтобы ни один из них не приходился на несчастливое число месяца. Я стала называть этот номер «двенадцать-Б». То есть одиннадцать, двенадцать, двенадцать-Б, четырнадцать. Люди думали, что я сумасшедшая, и я действительно ею была (и остаюсь до сих пор). Но я решила, что не стану рисковать, и необходимость лечить обострение моего ОКР казалась мне не такой уж и проблемой, когда речь шла о возможности сохранить ребенку жизнь, в том числе за счет того, что я просила котов пожелать мне удачи.

Он попытался мне вразумительно объяснить, что моя удача на самом деле ну никак не может зависеть от котов, но это было не важно. Я знала, что моя удача не находится во власти котов. Ведь эти коты спокойно садились в свой лоток и, ничего не подозревая, гадили мимо. Ну конечно же, они не контролировали мою судьбу. Я сама контролировала свою судьбу. Просто я следовала придуманным мной обсессивно-компульсивным правилам, которые помогали мне продолжать жить. Конечно, все эти правила были странными и крайне усложняли мне эту самую жизнь, но я была готова жить с этим психическим расстройством, если оно поможет мне сохранить ребенка (который, как нам только что сказали, был девочкой) живым.

Когда я была на седьмом месяце, коллеги решили устроить мне вечеринку в честь предстоящего рождения ребенка. Я с пеной у рта настаивала, чтобы они этого не делали, потому что знала: она помешает всем моим тайным маленьким ритуалам. Но коллеги были непреклонны и решили насильно устроить эту вечеринку-сюрприз. Которая по воле случая была организована на этаже с несчастливым номером. Я зашла в лифт, думая, что иду на совещание по обсуждению бюджета, но просто не смогла заставить себя нажать на кнопку с несчастливым номером, так что сделала то, что делала всегда: просто каталась на лифте, пока кто-то не нажал злополучную кнопку за меня. Только ехать на этот этаж было некому, потому что все уже ждали меня в конференц-зале, чтобы устроить сюрприз. Двадцать минут спустя кто-то пошел меня искать и обнаружил сидящей с беспомощным видом в углу лифта. Я сказала, что у меня просто кружится голова и я присела отдохнуть, но, думаю, было очевидно, что у меня просто не все в порядке с головой.

К восьмому месяцу мой живот стал огромным и натянутым, как барабан, и у меня не осталось складок жира, в которые можно было бы втыкать шприцы. Врач настаивал, что иглы, какими бы длинными они ни казались, до ребенка достать не могут, но я все равно боялась, что буду вводить антикоагулянты ей прямо в голову, так что кричала:

– ПОДВИНЬСЯ, МАЛЫШКА. ПОДВИНЬСЯ ВЛЕВО, а ТО Я ТЕБЯ СЕЙЧАС ПРОТКНУ.

Виктор отмечал, что плод едва ли говорит по-английски, но я много разговаривала с малышкой, так что она определенно должна была усвоить несколько основных фраз. Но я беспокоилась, что она не знает, где находится лево, так что кричала:

– Слева от меня, а не от тебя. Если, конечно, ты сейчас не лицом к моему пупку. В этом случае слева и от тебя, и от меня.

После этого Виктор смотрел на меня обеспокоенным взглядом, и я была такая вся:

– Знаешь, а ты мог бы помочь.

И он был такой типа:

– Какого хрена я могу сделать? У тебя же явно окончательно снесло крышу.

И я смотрела на него осуждающе, и он покорно вздыхал, вставал слева от меня и кричал в живот:

– СЮДА, МАЛЫШКА. ИДИ НА МОЙ ГОЛОС!

И я благодарно ему улыбалась, но потом, когда укол уже был сделан, я слышала, как он ворчит:

– Если и на этот раз не получится, то мы просто заведем щеночка, – и это было полное безумие с его стороны, потому что у нас уже был щенок. Виктор явно сходил с ума, и сохранить нашу семью могла только я. Я и коты, которые приносили мне удачу, только когда я специально их об этом просила. Так что, да… многое зависело от меня.

Время тянулось, пока, наконец, не пришла пора вызывать роды. Мы приехали в родильное отделение больницы, и Виктор поспешил включить телевизор, чтобы заглушить женщину в другом конце коридора, которая с энтузиазмом вопила:

– Она молится, – неубедительно сказал Виктор.

По какому-то извращенному совпадению по телевизору показывали сцену из «Чужого» с окровавленным животом, которую, как мне кажется, следовало бы запретить к показу во всех роддомах. Виктор хотел было переключить канал, но я попросила его оставить, потому что, как мне казалось, фильм был как нельзя более уместен.

Пришла медсестра, чтобы поставить капельницу, и сказала, что сожалеет по поводу кричащей в соседней палате женщины и что попросила ее вести себя тише. Я задумалась о том, что сделала бы медсестра, если бы женщина отказалась вести себя тише. Медсестра была невысокой чернокожей женщиной, но вид у нее был такой, что, казалось, она запросто может при необходимости вытащить орущую роженицу на улицу, – мне показалось, что она из тех людей, которых лучше не доводить.