Ковен тысячи костей - Анастасия Гор

– Как бы не так, сучка!

Голос Ферн взвизгнул, а затем что-то ударило меня в спину. Я покатилась кубарем, кашляя и давясь песком. Хоть в Дуате у меня и не было плоти, но спина заболела так, будто я действительно приложилась лопатками об острый камень. Лишь когда облако пыли улеглось и я убедилась в том, что вокруг действительно нет никакой Ферн, от сердца у меня отлегло.

Но…

– Опять, – простонала я, приветствуя проклятую пустыню позади и совершенно новую улочку впереди, теперь уже марокканскую: запах карри, звон деревянных бусин и ритмичный гул каркабу. – Это нечестно! Ты слышишь меня, Дуат?! Толкаться против правил!

Но все, что сделал Дуат, – это рассмеялся мне прямо в лицо, подняв еще одно облако песка, отчего на зубах захрустели песчинки. Он действительно был живым – будто бы даже соображал, как человек с крайне несносным и строптивым характером. Если бы Аврора превратилась в пустыню, она была бы точно такой же!

– Ты не нравишься Дуату.

Я вздрогнула, но на этот раз мне не пришлось оборачиваться, чтобы увидеть, кто со мной говорит. То не было отвлекающим маневром или ловушкой – рядом действительно стоял человек. Точнее, маленькая девочка лет пяти-шести, тонкая, как тростиночка, с большими серыми глазами-блюдцами и копной светлых волос, похожих на водопад липового меда. Голубой ободок прижимал их к затылку. В платье из белого шифона с воротником до самой шеи, девочка улыбалась так тепло и искренне, как может улыбаться только ребенок. От этой улыбки даже царство мертвых стало казаться гостеприимнее.

– Такими темпами не успеешь, – сказала девочка, ткнув указательным пальцем в мой браслет. – Я проведу. Идем.

Она протянула мне руку ладошкой кверху, но я не спешила протягивать свою, опасливо косясь на детское личико. Оно могло быть таким же обманом, как и все остальное здесь. Кто знает, чего еще ждать от Дуата?

– Меня отправила к тебе мама, – сказала девочка, почти обиженная моим колебанием: ее нижняя губа поджалась и задергалась, как у кролика. – Я хорошая. В правилах твоего друга ведь нет «никому не доверять», верно?

– Откуда ты знаешь о друге? – сощурилась я.

– Ты громко бормочешь. И громко думаешь.

Я криво улыбнулась:

– Хм, что правда, то правда.

Мои пальцы обогнули ее маленькую ручку, и девочка, просияв, тут же потащила меня стремглав по песчаным дюнам в сторону нового миража. Она не соврала: Дуат отстал от нас, перестал окликать, сыпать соль на старые раны и уводить с дороги. А каждый шаг девочки будто равнялся десяти моим, настолько быстро принялся меняться вокруг нас мир. Секунда – и пустыня осталась позади, а впереди материализовалась пещера из сыплющегося зеленого булыжника. Еще секунда – и вместо нее на нас смотрят зашторенные окна родового поместья, залитого дождем туманной Ирландии. Дома вокруг складывались, как бумажные, сменяя друг друга, и, пока мы с девочкой бежали, Дуат бежал нам навстречу.

– Как ты это делаешь? – спросила я восхищенно, когда уже спустя несколько минут (часов?) зов в груди стал нарастать. Та же мелкая вибрация в замерзших конечностях и барабанная дрожь в голове: «Ближе! Ближе! Ближе!». – Ты…

– …мертва? – закончила за меня девочка, ничуть не смутившись. Макушкой она едва доставала мне до пояса, зато ее глаза – серые, как штормовое небо, – сияли знанием взрослых. – Да. Зато здесь я нашла маму! Я так грустила, когда папа ушел в Асат, что заснула и спала очень-очень долго, пока мама меня не разбудила.

– Асат? – переспросила я, запыхавшись, но девочка уже воскликнула:

– Пришли!

Еще никогда мне не удавалось так быстро достичь своей цели. Девочка была стремительна, как стрела, и на сердцевидном личике не отразилось ни капли удивления, когда перед нами вырос особняк. Буквально – я едва успела отскочить, как из земли восстало крыльцо из красного дерева. Весь дом был сделан из него: двухэтажный и крепкий, но обшарпанный и потертый временем. Причем матовый и четкий, вовсе не призрачный, как все, что встречалось мне в Дуате прежде. Этот дом будто ждал меня. Подоконники оккупировали заросли ириса, а красный плющ оплетал крышу и стрельчатые окна. Над дверью, выкрашенной в безупречно алый, раскачивалась деревянная вывеска.

– «Магазин Лаво», – прочитала я.

– Та, кого ты ищешь, внутри, – подтвердила девочка, и я ворвалась в дом очертя голову от счастья настолько, что даже забыла нормально поблагодарить ее, выкрикнув лишь сумбурное «Спасибо!».

Внутри дом оказался совершенно обычным. Длинные тени, напоминая скрюченные старушечьи руки, расползались от лампы Тиффани с витражным узором перепелок. В коридоре было не протолкнуться от наставленных стеллажей со всякой всячиной, покрытой толстым слоем пыли. Это место напоминало антикварную лавку: напольные часы с медными кукушками, реторты, дорогущий ковер с дамасским орнаментом, кажущийся в окружении безвкусных цветастых обоев излишней роскошью; беззвучно крутящийся граммофон, в который забыли вставить пластинку; плотные шторы из жаккарда, стопки книг в рваных кожаных переплетах и запах мятного чая, подогревающегося на газовой конфорке.

Я успела обойти всю гостиную, посреди которой стоял гадальный стол с выжженной доской Уиджи, когда вдруг скрипнула лестница.

– Мамочка, пора обедать!

Стараясь ступать бесшумно, я поднялась наверх следом за тенью и голосом, что не слышала с прошлой весны. Сердце предательски сжалось при виде Зои – прежней, здоровой и сияющей, какой она была лишь здесь, в собственном сне, даже не подозревая, что он и есть ее темница. В саржевом платье, с кашемировым платком в волосах, украшенным жемчугом, Зои несла в руках поднос и даже не заметила меня, застывшую в проходе спальни.

Здесь царил душный полумрак. Он едва позволял разглядеть женщину, лежащую на кровати в алькове, вокруг которого развевался полупрозрачный светлый тюль. Сквозь него было видно, что эту женщину пригвоздили к подушкам старость и болезнь. С дряблой оливковой кожей, приобретшей нездоровую желтизну, и черными глазами, она едва дышала. Браслеты, впившиеся в отекшие запястья, были не просто драгоценными – они были реликвиями, подаренными ее богатыми обожателями с Гарден Дистрикт. Бриллианты, рубины, изумруды… Ими были инкрустированы даже зеркала напротив будуара и золотые фризы над занавесками. Этих драгоценностей ковену Вуду хватило бы на пятьдесят лет безбедной жизни, но Мари Лаво никогда не любила делиться.

Я узнала ее в ту же секунду, как вошла. Она, умирающая, но на самом деле несуществующая, была сердцем иллюзии, что поглотила Зои живьем и теперь медленно переваривала.

– Зои, – тихо позвала ее я, шагнув глубже в комнату. – Зои!

Она не услышала. Только поставила поднос на тумбу возле материнской постели и села рядом с ней, причитая. Тогда я позвала еще раз, но…

– Бесполезно, голубка. Ящерка застряла в коллапсе, пока не отбросит хвостик.

Я завизжала, но Зои не услышала даже этого, слишком занятая тем, что раздвигала на подносе оловянные тарелки. Зато Барон Суббота, пышущий дымом кубинских сигар у меня над ухом, кажется, оглох.